Владимир Абаринов: После большевистского переворота в октябре 1917 года Россия оказалась в глубокой изоляции. Она понесла тяжелые потери в Первую мировую войну, но объявила мир без аннексий и контрибуций и потому осталась с пустыми руками. Правительство Ленина отказалось признать долги по царским займам, установило репрессивный режим и провозгласило курс на мировую революцию. Все это создавало препятствия к дипломатическому признанию советской республики. Между тем, страна отчаянно нуждалась в инвестициях, в торговых отношениях с Западом. Ей нужны были технологии, деньги и специалисты буржуазного мира.
В начале 1920 года в беседе с американским журналистом Линкольном Эйром Ленин говорил: «Я не вижу никаких причин, почему такое социалистическое государство, как наше, не может иметь неограниченные деловые отношения с капиталистическими странами. Мы не против того, чтобы пользоваться капиталистическими локомотивами и сельскохозяйственными машинами, так почему же они должны возражать против того, чтобы пользоваться нашей социалистической пшеницей, льном и платиной? Ведь социалистическое зерно имеет такой же вкус, как и любое другое зерно, не так ли?»
Для решения «русского вопроса» весной 1922 года в Генуе была созвана международная конференция. Делегации стран-кредиторов России прибыли на нее с масштабным планом реструктуризации царских долгов. Конференция завершилась провалом. На решительном отказе признать свою ответственность по долгам настоял Ленин. О наркоме иностранных дел Чичерине, который робко предлагал в обмен на западную продовольственную помощь ввести подобие многопартийности, Ленин писал: «Мы будем дураками, если тотчас и насильно не сошлем его в санаторий».
Тем не менее интересы бизнеса взяли свое. 1924 год вошел в историю как год дипломатического признания Советской России. Из великих держав только США упорно отказывались нормализовать отношения с Москвой. В советской пропаганде вопрос до такой степени навяз в зубах и сделался притчей во языцех, что даже герой булгаковского «Собачьего сердца» Шариков среди бессмысленных восклицаний «мест нету», «еще парочку» и «слезай с подножки» повторяет и услышанное им в пивной словосочетание «признание Америки».
Почему Вашингтон медлил с дипломатическим признанием Советского Союза? Кто в Америке был за и кто против? Рассказывает Ричард Спенс, профессор истории Университета штата Айдахо.
Ричард Спенс: В период между 1917 годом после октябрьского большевистского переворота и 1933-м формальных дипломатических отношений между США и Россией не существовало. Соединенным Штатам потребовалось более десятилетия для дипломатического признания. Америка оставалась последней крупной державой, не признающей Советскую Россию. Британцы, французы, итальянцы и, разумеется, немцы сделали это в 20-е годы. Однако с самого начала установления советского режима предпринимались настойчивые лоббистские усилия в пользу признания – в Конгрессе и в печати. Все эти попытки оказались неудачными. Американское общественное мнение, как и повсюду в мире, определялось тем, что писали в газетах. Реальная борьба за признание разворачивалась в Конгрессе и в Государственном департаменте. Усиленно лоббировала эту тему определенная часть американского бизнеса. Некоторых это может удивить, потому что предполагается, что любой уважающий себя американский капиталист должен выступать против признания коммунистического режима. Но, как сказал однажды Ленин, «капиталисты сами продадут нам веревку, на которой мы их повесим». Капиталисты прежде всего заинтересованы в том, чтобы делать бизнес, а Россия и до революции, и после предоставляла огромные возможности для бизнеса. Поэтому и в американском финансовом секторе, и особенно в промышленности было сколько угодно людей, жаждущих нормализовать отношения. Потому что нормализация дипломатических отношений означала нормализацию экономических связей. Без официальных дипломатических отношений заниматься предпринимательством, даже просто переводить деньги гораздо сложнее. Например, компания «Стандарт Ойл» была крайне заинтересована в бизнесе с Россией. Россия уже в начале ХХ века стала одним из крупнейших в мире производителей нефти. Во время революции и Гражданской войны инфраструктура нефтедобычи была в значительной мере разрушена, и имелась хорошая возможность вернуться и заняться ее восстановлением. Другим фактором, который оказывал влияние на вопрос о признании, был переход России к новой экономической политике в 1921 году. Западному капиталу предлагались теперь концессии – строительные, нефтяные компании получили возможность вернуться и делать деньги в советской республике. Существовало также давление со стороны американских просоветских политических организаций. Помимо коммунистов, поддержку признанию выражали левые. У них было немного последователей, их влияние было ограниченным и, в сущности, они больше вредили делу, чем помогали ему. И это одна из причин, почему сенатор от штата Айдахо Уильям Эдгар Бора, возглавлявший с 1925 по 1933 год сенатский комитет по международным отношениям, стал такой важной фигурой в этом вопросе. Бора внес в Сенат свой первый проект резолюции о признании Советского Союза в 1922 году. И он продолжал стоять на своем очень упорно.
Владимир Абаринов: Имя сенатора Бора было на слуху в Советском Союзе. За его деятельностью следили газеты. Он даже попал в сатирический роман Ильфа и Петрова «Двенадцать стульев»: на открытии трамвайной линии в Старгороде инженер Гаврилин в своей речи вдруг сбивается на международное положение: «Он несколько раз пытался пустить свой доклад по трамвайным рельсам, но с ужасом замечал, что не может этого сделать. Слова сами по себе, против воли оратора, получались какие-то международные. После Чемберлена, которому Гаврилин уделил полчаса, на международную арену вышел американский сенатор Бора».
Краткую характеристику Уильяму Бора дает профессор Спенс.
Ричард Спенс: Если посмотреть на его политическую карьеру и его идеологические воззрения, никак не скажешь, что он подходил для этой цели. Он родился в Иллинойсе, получил юридическое образование в Канзасе, затем перебрался в Айдахо. Между прочим, у нас тут в штате сенатор Бора по сей день считается чуть ли не святым. Он сыграл исключительную роль в политической истории штата. Его именем даже названа самая высокая гора Айдахо. Он сделал себе имя в качестве прокурора на процессе радикального профсоюзного лидера по имени Биг Билл Хэйвуд, который, кстати, похоронен в Кремлевской стене. Он был вождем организации под названием «Индустриальные рабочие мира», имел по этому поводу множество неприятностей и, в конце концов, уехал в Россию и там умер. На процессе Хэйвуда, который проходил еще до начала Первой мировой войны и на котором Хэйвуд обвинялся в убийстве, Бора был обвинителем и проиграл дело. Хэйвуд был оправдан. Тем не менее, Бора заслужил репутацию борца с радикалами. Вот почему особенно интересно, что впоследствии он стал в Сенате главным сторонником признания коммунистического правительства. В политическом отношении его обычно описывают как политика-одиночку, не вписывающегося в партийную линию. Он принадлежал к либеральному крылу Республиканской партии, но часто действовал по собственному усмотрению, так что на него трудно навесить какой-либо идеологический ярлык. Во внешней политике он получил известность благодаря своему проекту резолюции о признании войны вне закона. Он верил во всеобщий мир, поддерживал антивоенный фонд. Наш университет каждый год проводит симпозиум его имени, посвященный миру и разоружению. В то же время он был жестким изоляционистом. Быть может, никто другой не сделал больше, чем сенатор Бора, для того, чтобы провалить в Сенате ратификацию договора о Лиге Наций после Первой мировой войны.
Владимир Абаринов: «Я против этой Лиги и против любых лиг и союзов, потому что я знаю: вместо американизации Европы Европа европеизирует Америку», – так выразился сенатор Бора, выступая против вступления США в Лигу Наций. Вместе с тем он с энтузиазмом поддерживал идею признания СССР. Ричард Спенс.
Ричард Спенс: Почему признание Советской России стало одним из направлений его деятельности? Возможно, это связано с влиянием, которое оказывали на Бора два человека – оба входили в его ближайшее окружение и в той или иной мере играли роль его личных советников. Одним из них был американец, полковник Раймонд Робинс. Вторым был человек, которого Робинс представил сенатору примерно в 1922 году. Его звали Александр Гамберг, и он был русским американцем. Раймонд Роббинс был в России во
время революции в качестве сотрудника Американского Красного Креста. Он присутствовал при последних днях Временного правительства и первой фазе становления советского режима. Сам себя он определял как христианского социалиста. Нельзя сказать, что он сотрудничал с большевиками, но они и не отвергали его. В этот период он стал американским должностным лицом, симпатизирующим режиму и был весьма близок к Троцкому. Кроме того, он окружил себя переводчиками и советниками вроде Александра Гамберга, которые были уже откровенными большевиками. Александр Гамберг родился в России в 1887 году, эмигрировал незадолго до Первой мировой войны, завел собственный бизнес, работал на разные торговые компании. В Россию он вернулся в 1917 году как представитель американской фирмы, но вскоре подвизался в миссии Американского Красного Креста и стал чем-то вроде посредника между Робинсом и Троцким и другими советскими должностными лицами. У меня нет ни малейшего сомнения в том, что он был агентом советского правительства по своей воле. В 17-м и 18-м году он обрабатывал Робинса в нужном направлении, а позднее использовал Робинса, чтобы получить доступ к сенатору Бора. Робинс и Гамберг убеждали Бора в том, что признание советского правительства – это не обязательно признание коммунизма или советской системы как таковой, а просто практическая необходимость, и что воздействовать на режим можно будет более эффективно, если нормализовать отношения, а не отвергать их. Собственно говоря, это соображение не лишено смысла.
Владимир Абаринов: В 1929 году вокруг сенатора Бора разразился международный скандал: сначала в Париже, а затем в Берлине всплыли документы, как будто свидетельствующие о том, что сенатор выступал в поддержку признания Советского Союза небескорыстно – он якобы получил взятку от советской разведки.
Главным действующим лицом скандала был Владимир Григорьевич Орлов – эмигрант, бывший действительный статский советник, бывший судебный следователь, а в годы Первой мировой войны – военный следователь по особо важным делам при ставке верховного главнокомандующего. Вот три взаимоисключающих портрета Орлова.
Из письма полковника Архангельского генералу Кутепову. 6 июня 1924 года.
Глубокоуважаемый Александр Павлович!
Пользуясь Вашим разрешением писать обо всем, что может меня заботить или тревожить, я решил поделиться с Вами своими мыслями по поводу одного моего бывшего подчиненного, ныне перешедшего в Ваше ведение.
Из частного, но совершенно для меня достоверного источника мне стало известно, что Вы наводили справки о деятельности и политических убеждениях Владимира Григорьевича Орлова.
Конечно, нет человека без недостатков, и последние, несомненно, можно отыскать у Владимира Григорьевича, но достоинства его, без всякого преувеличения, значительны и очень ценны.
Владимир Григорьевич — человек с огромным опытом и не меньшими способностями, всецело направленными к единой цели: борьбе с большевиками. Искренность и постоянство его политических убеждений не представляют для меня никаких сомнений.
Владимир Абаринов: Еще один документ.
Из справки французской разведки об Орлове. 27 декабря 1923 года.
Орлов усиленно добивается разрешения выезда во Францию для того, чтобы, по полученным контрразведывательным путем сведениям, выполнить здесь секретные задания большевиков по информации военного характера. Об Орлове составилось объемистое досье, не оставляющее никаких сомнений относительно его провокаторской роли.
Отзыв о нем: человек умный, крайне энергичный и ловкий. Совершенно лишен каких-либо принципов. Гонится исключительно за деньгами.
Владимир Абаринов: И последний портрет:
Из книги «АНТИСОВЕТСКИЕ ПОДЛОГИ». Издательство Народного комиссариата иностранных дел, Москва, 1926 год.
“Таким образом, перед нами вполне законченная фигура, на которую ставит свою ставку агентура международной буржуазии в ее борьбе против Советского Союза. Офицер бывшей царской армии, специалист контрразведчик, работающий на германское правительство и продающий его интересы французам, подделыватель советских документов и печатей, активнейший руководитель разнообразнейших эмигрантских антиреволюционных организаций, информатор американской капиталистической прессы, — вот каков герой многочисленных историй с фальшивками, которые всегда являлись немаловажным основанием для агрессивной политики признавших и не признавших нас правительств”.
Владимир Абаринов: Власти Германии обвинили Орлова в подделке документов, компрометирующих сенатора Бора. Он был арестован и отдан под суд.
***********
Владимир Абаринов: В начале 20-х годов прошлого века в Европе вдруг появилось большое количество фальшивок, изобличающих правительство большевиков в разных неблаговидных делах. Создавалось впечатление, что над их изготовлением трудится какая-то подпольная артель. Именно это и утверждала советская пресса. Вот цитата из книги “Антисоветские подлоги”, изданной в Москве в 1926 году.
“История фальшивых документов, циркулирующих по всему миру и направленных против Советского Союза, указывает на то, что фальсификаторами преимущественно являются представители русской контрреволюционной эмиграции. Трудно сказать с достаточной точностью, выполняли ли фальсификаторы определенные заказы, шедшие сверху, или соответствующие министерства иностранных дел в своей практике использовали уже готовое предложение. Факт тот, что в течение последних 2 — 3 лет Советский Союз констатирует следующие явления: во-первых, обильный поток всяких, в разных местах опубликованных, фальшивых документов, имеющих целью осложнить и ухудшить взаимоотношения между Советским Союзом и рядом стран, с которыми он находится в тех или иных политических взаимоотношениях, и, во-вторых, обилие раскрытых в последнее время фабрик фальшивых документов и разоблаченных, в связи с этим, представителей контрреволюционной эмиграции”.
Владимир Абаринов: Одной из самых первых и громких фальсификаций такого рода были так называемые «документы Сайссона», заполучить которые сумел уже знакомый нам сотрудник Американского Красного Креста в России Раймонд Робинс. О том, что это за документы, рассказывает Ричард Спенс – профессор университета штата Айдахо, специалист по истории большевизма.
Ричард Спенс: Робинс был связан с Американским Красным Крестом. Другой американской организацией, которая работала в то время в России, был так называемый Комитет общественной информации, созданный администрацией Вильсона, когда США вступили в войну. Комитет общественной информации был главным образом пропагандистским ведомством. Его первоначальной задачей было преподнести американской публике в выгодном ключе участие США в войне. Но представители комитета работали также и в России, пытались сделать войну популярной и там. Одним из этих представителей, появившихся как раз в тот момент, когда большевики взяли власть, был человек по имени Эдгар Сайссон. В конце 17-го года циркулировало много слухов о том, что большевики взяли деньги у немцев и крайне заинтересованы сохранить это в тайне. И когда Сайссон проявил интерес к таким материалам, перед ним предстал не кто иной, как Раймонд Робинс и сказал: «Я могу достать вам эти материалы». Робинс раздобыл досье, которое содержало документы, демонстрирующие связи между отдельными лицами и банками и передвижение денежных сумм из Германии через Швецию большевикам в Россию. Сайссон ухватился за эти материалы. Они были опубликованы в США и в тот момент восприняты как подлинные. Но вскоре при ближайшем рассмотрении выяснилось, что документы не аутентичны, что это подлог. По этому поводу возникает целый ряд вопросов. И прежде всго – почему Робинс, во всем остальном проявивший себя как человек, симпатизирующий большевикам, взялся помогать Сайссону в приобретении документов, которые дискредитируют советский режим? Ответ заключается в том, что в конечном счете бумаги Сайссона дискредитировали не режим, а всю идею подкупа большевиков немцами. На самом деле, как нам известно сегодня, информация, содержавшаяся в бумагах Сайссона, была правдивой. Большевики таки получали деньги от немцев. Но в документах имелись многочисленные мелкие неточности, из-за которых они и были признаны фальшивкой. Таким образом, целью аферы с документами Сайссона было отмыть советский режим от обвинений в получении немецких денег.
Владимир Абаринов: Американскому комитету общественной информации бумаги обошлись в 25 тысяч долларов. Другой пример аналогичной фальшивки – письмо председателя исполкома Коминтерна Григория Зиновьева английским коммунистам, содержавшее инструкции по организации политической борьбы. Копия письма была получена британской разведкой от рижской резидентуры. Ричард Спенс.
Ричард Спенс: Письмо Зиновьева, появившееся в Великобритании в 1924 году, – тоже очень похожий случай. Оригинал так никогда и не обнаружился. Все, что мы имеем, – это написанная от руки копия. Предполагается, что оригинал хранится где-то в Москве. То есть документ даже не подделывают, не делают вид, что это подлинник, а говорят: это копия, снятая кем-то с оригинала, который находится где-то еще. Естественно, не существует никакого способа проверить подлинность. С другой стороны, это отнюдь не значит, что содержание документа, того же письма Зиновьева – ложь. Разве в Англии не было советских агентов, влияющих на британскую компартию? Разумеется, были, никто с этим всерьез не спорит. Так что эти обвинения никак не назовешь беспочвенными. Это интересная тактика. Если вы хотите что-нибудь скрыть, и вы боитесь, что эта тайна вдруг обнаружится, и вы не уверены, что можете этому воспрепятствовать, один из способов обелить себя – это раскрыть вашу тайну или часть тайны самому, но так, чтобы способ разоблачения дискредитировал обвинение.
Владимир Абаринов: Характерная отличительная особенность всех этих подделок – тот факт, что все они были копиями. Поскольку множительной техники тогда не было, документы переписывались от руки. На этом рынке фальшивок подвизался и уже знакомый нам по первой части расследования эмигрант, бывший действительный статский советник Владимир Григорьевич Орлов, утверждавший, что его агенты в Москве сильно рискуют, копируя документы – похитить же оригиналы положительно невозможно.
Ричард Спенс: Один из тех, кто обвинялся в подделке этих документов, Владимир Орлов, оправдывался тем, что эти документы – реконструкция. “Я воспроизвел документы, – говорил он. – Но то, что в них сказано, – правда”. Это очень похоже на то, что произошло с бумагами Сайссона.
Владимир Абаринов: В первой части нашего расследования мы приводили документы, дающие взаимоисключающие характеристики Орлова. Теперь пришло время познакомиться с ним поближе. Владимир Григорьевич Орлов, по его собственным словам, происходил из старинного дворянского рода. Он родился в 1882 году в Рязанской губернии, но детство провел в Царстве Польском. В старших классах гимназии его одноклассниками были известные впоследствии террористы Борис Савинков и Иван Каляев – убийца великого князя Сергея Александровича. Дружба с Савинковым впоследствии возобновилась. Окончил юридический факультет Варшавского университета. Работал судебным следователем в Польше. С началом мировой войны назначен военным прокурором в действующую армию. В этом качестве Орлов принял участие в расследовании ряда громких дел о государственной измене и шпионаже, в том числе дела полковника Мясоедова, приговоренного к смертной казни через повешение, и военного министра Сухомлинова, приговоренного уже при Временном правительстве к бессрочной каторге. Все обвинения против Мясоедова и Сухомлинова впоследствии оказались ложными.
Февральская революция застала Орлова в Могилеве, в ставке верховного главнокомандующего. Он был свидетелем и участником прощания Николая II с офицерами ставки. А вскоре после большевистского переворота Орлов объявился в Петрограде и поступил на должность следователя ВЧК. Сам Орлов утверждал, что сделал это по заданию бывшего начальника штаба ставки генерала Алексеева, но подтвердить это было некому – Алексеев умер в сентябре 1918 года.
На новом месте работы Орлова ждал сюрприз – встреча с бывшим подследственным. Отрывок из книги Орлова «Двойной агент».
“Человек, который так пристально наблюдал за мной, медленно подошел, по-прежнему не сводя с меня глаз. Я побледнел. Где я видел это лицо раньше?
Господи! Теперь я вспомнил. Он был моим подследственным, его судили в Варшаве до войны. Конечно, это был он. Я даже вспомнил его фамилию — Дзержинский. Перед моим мысленным взором возникла виселица, и я понял, что со мной покончено. Все это промелькнуло перед моим затуманенным взором за считанные секунды.
— Вы Орлов? — спокойно спросил меня самый могущественный человек Советской России. Выражение его лица при этом нисколько не изменилось.
— Да, я Орлов.
Дзержинский протянул мне руку:
— Это очень хорошо, Орлов, что вы сейчас на нашей стороне. Нам нужны такие квалифицированные юристы, как вы. Если вам когда-нибудь что-то понадобится, обращайтесь прямо ко мне в Москву”.
Владимир Абаринов: По словам Орлова, в качестве сотрудника ВЧК он спас «из когтей советского правосудия» более тысячи бывших царских офицеров, но в конце концов был разоблачен и вынужден бежать за границу. Через Финляндию и Польшу он добрался до Одессы, занятой войсками Деникина, и получил назначение в контрразведку Добровольческой армии. Летом 1920 года он выехал по командировке в Европу и в Россию больше не вернулся. Он осел в Берлине в качестве сотрудника резидентуры разведки Белой армии генерала Врангеля, эвакуированной из Крыма в Турцию.
В своей книге Орлов характеризует сам себя как непримиримого врага большевиков.
Из книги Владимира Орлова “Двойной агент”:
“Сегодня, когда я обращаюсь к событиям, произошедшим более чем двадцать пять лет назад, и вспоминаю многочисленные преступления, в расследовании которых принимал участие, прихожу к выводу, что большевики, стремящиеся к мировому господству, не научили нас ничему новому в том, что касается провокаций, заговоров, предательства, искажения фактов или убийств. Все это совершалось и раньше отдельными личностями; сегодня же это неотъемлемая часть административной системы, которая действует на территории, составляющей одну шестую часть земной суши”.
Владимир Абаринов: Ну а кто же он был на самом деле? Профессор Ричард Спенс.
Ричард Спенс: Когда я писал статью, я видел в Орлове главным образом беспринципного наемника, профессионального двойного, тройного агента, который работал на кого угодно. И я думаю, что таково же было общее мнение о нем в то время. Ему не верили люди в кругах белой эмиграции. Можно также найти подтверждения того, что даже его работодатели, иностранные разведки – немецкая, совершенно точно британская, тоже не доверяли ему. Британцы в конце концов расстались с ним, потому что пришли к выводу, что его информация ненадежна. Интересно, что человеком, который убедил британскую разведку нанять Орлова, был Сидней Рейли. Рейли и Орлов были очень близки. Рейли и сам ведь был сомнительной фигурой: он никогда не знал в точности, на кого он работает и какова будет задача. Орлов – точно такая же личность. Он, похоже, работал на всех одновременно. С другой стороны, имеется такая книжка, даже не книжка, а брошюра, изданная в 1997 году женщиной по имени Нэтали Грант. У Нэтали Грант, которая родилась в Риге, в 20-е годы работала там в американской дипломатической миссии и была замужем за бывшим офицером польской разведки по имени Рышард Врага, было очень твердое и в некоторых отношениях довольно спорное мнение о советской дезинформации и советском шпионаже. Она написала книжку под названием «Убийство в Тиргартене» с подзаголовком: «Политическая жизнь Владимира Орлова, агента разведки и дезинформатора». В нашем общении с Нэтали Грант я часто не соглашался с ней, но ее выводы всегда были очень интересными. Она считала, что Орлов с самого начала до самого конца был агентом большевиков, что его антибольшевизм был мнимым и что он был сотрудником того, что она называет советским бюро дезинформации в Берлине в 20-х годах прошлого века.
Владимир Абаринов: Из книги Нэтали Грант «Убийство в Тиргартене». Вашингтон, 1997 год.
“В качестве обитателя тайного мира разведки Владимир Орлов заслуживает особого внимания, потому что долгое время успешно внушал доверие разведывательным службам стран, враждебных друг другу. Оставаясь в тесном сотрудничестве с представителями немецкой разведки, он в то же время сумел убедить своих британских кураторов в том, что разделяет их взгляды. Он работал на Москву и способствовал распространению советской пропаганды, хотя публика в течение многих лет видела в нем пламенного антикоммуниста.
В одном отношении Орлов ничем не отличается от всех прочих известных двойных агентов. Их истинные мотивы, толкнувшие их на путь дезинформации и шпионажа, невозможно установить.
Была ли это алчность – первое, что приходит в голову при мысли о шпионаже? Была ли это жажда денег, комфорта, удовольствий, которые может позволить себе состоятельный человек? Быть может, желание вознаградить себя за бедное детство в польской деревне? Возможно, но все это не главный мотив его поступков. Он не объясняет его дружбы с Феликсом Джержинским и его работы в ЧК.
А может быть, он был человеком без принципов, который находил развлечение и удовлетворение в той власти, которую давала ему его преступная деятельность? Кроется ли его тайный мотив в желании манипулировать людьми при помощи мошенничества и обмана? Или его главной мотивацией была идеология?”.
Владимир Абаринов: Владимир Орлов стал главным действующим лицом кампании дискредитации американского сенатора Уильяма Бора, выступавшего за дипломатическое признание Вашингтоном Советского Союза.
*******
Владимир Абаринов: Бывший начальник Центра общественных связей Федеральной службы безопасности России генерал-лейтенант Александр Зданович, написавший подробный очерк о деле Орлова, утверждает, что Владимир Орлов не агентом советской разведки. Американский историк Нэтали Грант считает, что да, был, с самого начала. Професор истории университета штата Айдахо Ричард Спенс не готов всецело согласиться с Нэтали Грант.
Ричард Спенс: Я не уверен, что могу полностью принять эту теорию. Но присмотримся к Орлову, его гибкой морали и к людям, окружавшим его. Во-первых, белый офицер, с которым он работал – Николай Крошко, во-вторых, его подельник по обвинению в подделке документов, дискредитирующих сенатора Бора. Его звали Михаил Павлуновский, но он пользовался еще полудюжиной других имен. Что общего между Крошко и Павлуновским? Они оба, как вскоре было доказано, являлись агентами советской разведки.
Владимир Абаринов: Согласно его собственным воспоминаниям, Николай Крошко никогда не был офицером – он был членом организации эсера-террориста Бориса Савинкова, а удостоверение личности на имя поручика Крошко было его прикрытием. Разочаровавшись в Савинкове, он в 1922 году добровольно явился в советское посольство в Варшаве и заявил о желании вернуться на родину. В посольстве ему сказали, что возвращение еще надо заслужить и направили его в Берлин в качестве агента ОГПУ для проникновения в офицерские белоэмигрантские организации. Там Крошко познакомился с Орловым и постепенно вошел к нему в доверие. Особенно укрепляли это доверие его якобы нелегальные, а в действительности организованные советской разведкой поездки на советскую территорию. Из воспоминаний Николая Крошко. Газета «Возрождение», Париж, 19 сентября 1936 года.
“Моя последняя поездка в Советский Союз расположила ко мне Орлова, и он, наконец, посвятил меня в тайны своей фабрики фальшивок. Орлов познакомил меня с Павлуновским-Сумароковым и предложил мне принять участие в изготовлении материалов, «подрывающих деятельность большевиков за границей». Орлов показал мне свою картотеку, угловые штампы, печати и дубликаты наиболее громких фальшивок. Я сперва сделал вид, что отказываюсь от этого дела, так как вижу в нем только нечистый способ зарабатывать деньги и по сути дела дезинформировать иностранные разведки. Орлов же горячо доказывал мне, что фальшивки являются мощным оружием для подрыва и компрометации деятельности советских органов за границей и борьбы с коммунистическими партиями. При этом он намекнул, что иностранные разведки не особенно проверяют «подлинность документов». Главное, чтобы они были на высоте по качеству и по содержанию”.
Владимир Абаринов: Теперь о втором сотруднике Орлова, Михаиле Павлуновском, документ на это имя он получил от немецкой полиции, а до августа 1924 года работал в советском посольстве под именем Сумарокова. Вот как описывает его побег Александр Зданович.
Из книги Александра Здановича “Свои и чужие, интриги разведки”.
Олма-пресс, 2001
“Событие, последствия которого, проявившиеся через несколько лет, стали роковыми для Орлова, фактически привели к полному устранению его с арены тайной борьбы. Произошло это в августе 1924 года. Тогда стало известно, что, уличенный в хищении казенных средств, бежал из советского Полномочного представительства в Берлине и отказался возвратиться на родину сотрудник Михаил Сумароков. Он заранее все обдумал и решил, что с пустыми руками никому не будет нужен, окунется в нищету и закончит свои дни среди бездомных бродяг. Секретные бумаги Полпредства, несомненно, давали гарантии сытой жизни, хотя бы на некоторое время. Крал он документы не один день и в результате туго набил ими огромный чемодан”.
Владимир Абаринов: А теперь послушаем Ричарда Спенса.
Ричард Спенс: Павлуновский начал работать в ЧК, я думаю, в 1918 году. Работал на Украине, затем в 1924 году был направлен в Берлин. Там он явился в берлинскую полицию и заявил: «Я бы свидетелем убийства в советском посольстве. Моя совесть не может вынести этого». Он сказал им то, что они хотели услышать. Это непреложное правило в таких ситуациях: всегда говори то, что от тебя хотят услышать. В случае с сенатором Бора именно оно и сработало: скажи людям, которые не любят Бора, нечто неприятное о нем, и они скорее всего проглотят наживку. Павлуновский или как там его на самом деле звали вроде бы бежал из посольства и начал работать с Орловым с намерением вернуться на советскую службу, когда все закончится. Мое мнение – никакого реального побега не было.
Владимир Абаринов: Явившись в полицию, Сумароков заявил, что он был чуть ли не очевидцем убийства одного из руководителей компартии Германии на территории посольства. Сведения не подтвердились, но убежище в Германии и документы на новое имя Сумароков получил. Ричард Спенс продолжает.
Ричард Спенс: Так вот когда смотришь на людей, с которыми работал Орлов – на Крошко, Павлуновского и третье лицо – Александра Кольберга, который фактически руководил одной из эмигрантских организаций, и его связи с Советами были раскрыты лишь через 10 лет… когда смотришь на это окружение, то вынужден признать, что Орлов либо был исключительно беспечным человеком, либо совершенно точно знал, что происходит, и принимал в этом участие.
Владимир Абаринов: Итак, побег Сумарокова был инсценировкой с целью легализации агента. В этот момент Орлов, по мнению д-ра Спенса, уже работал на советскую разведку. Но какая выгода была Москве от орловских фальшивок? Ричард Спенс.
Ричард Спенс: Далее возникает следующий интересный вопрос. Орлов в 20-е годы создал и возглавил то, что сам он называл «антибольшевистской разведывательной службой», и снабжал информацией британцев, французов, немцев, даже американцев. Если встать на позицию советского правительства, то видно, что один из способов предотвратить создание антибольшевистской разведки – создать свою собственную. А чтобы сделать такую подставную службу полезной, надо, чтобы от нее исходила наряду с дезинформацией и реальная, правдивая информация. Так что я склоняюсь к мысли, что если Орлов и был наемником, то продавал он свои услуги главным образом советской разведке. Он не только точно знал, что он делает, но и знал, зачем это делается.
Владимир Абаринов: Теперь, наконец, мы подошли к ключевому эпизоду нашей истории – обвинениям против американского сенатора Уильяма Бора.
Ричард Спенс: Обвинения против Бора всплыли раньше. В 1925 году его имя и имя другого сенатора, Джорджа Норриса от Небраски, упоминались в связи с получением взяток от правительства Мексики. Эти обвинения так и не были толком расследованы Сенатом – они были просто отклонены. Затем в 1927 году в Париже появились документы, из которых будто бы следовало, что Бора и Норрис получили каждый по 100 тысяч долларов от Советов за то, что способствовали признанию Советского Союза и проведению просоветской политики в Конгрессе США. Ключевым документом было что-то вроде расписки, данной в марте 1926 года. Под ней стояла подпись сенатора Бора – он подтверждал получение денег от американца по имени Дэдли Филд Мэлóн. Мэлон – еще одна интересная личность. Он занимал должность помощника государственного секретаря в администрации Вильсона. Он получил широкую известность как адвокат по громким благоразводным делам. Много лет спустя он снялся в роли Уинстона Черчилля в фильме «Миссия в Москву». Вообще у него была интересная карьера, в которой есть любопытные моменты. Например, когда Людвиг Мартенс открыл в Нью-Йорке Советское бюро, игравшее в 1919-1920 годах роль советского квази-посольства, Дэдли Филд Мэлон был юрисконсультом этого бюро. Впоследствии он поддерживал контакты с советскими агентами в Париже и Америке. Так что если вам был нужен посредник для передачи взятки, Мэлон вполне подходил для этой задачи. Тот, кто собрал или изготовил это досье, подобрал правильную кандидатуру. Парижское досье тоже состояло из копий, однако оно впервые напрямую связало сенатора Бора с деньгами. Теперь обратимся к еще одному персонажу. Был такой американский журналист – Губерт Ренфро Никербокер. Его постоянным местом работы в 20-е годы был Берлин, но с 25-го по 28-й год он часто приезжал в Москву. В Москве он подружился с корреспондентом «Нью-Йорк таймс» Уолтером Дюранти. Дюранти завязал очень тесные связи с советскими властями, благодаря которым он имел доступ к должностным лицам и информации. Сегодня он известен главным образом тем, что в своих статьях отрицал голод и вообще наличие трудностей в Советском Союзе. Дюранти был не только другом, но и наставником Никербокера. И когда в 1928 году Никербокер покинул Москву и окончательно вернулся в Берлин, они продолжали поддерживать регулярную связь друг с другом. В начале 29-го года, когда Никербокер уже находился в Берлине, он узнал о парижских документах и вспомнил, что кто-то в Берлине уже предлагал ему купить точно такие же бумаги. Он дал понять посредникам, что не прочь вернуться к разговору. Одним из этих посредников был балтийский немец Феликс Дассель – он и вывел Никербокера на Павлуновского, а Павлуновский добыл документы.
Владимир Абаринов: Имя Феликса Дасселя появилось на первых страницах европейской прессы в 1927 году, когда он стал одним из тех, кто опознал в самозванке Анне Андерсон дочь Николая II великую княжну Анастасию, которую он будто бы видел, когда лежал с ранением в Царскосельском госпитале. По некоторым другим источникам, Дассель принимал участие в операции похищения главы Русского общевоинского союза генерала Миллера агентами НКВД в 1937 году из Парижа.
Александр Зданович утверждает, что Никербокер не предполагал, что документы Орлова окажутся фальшивкой и, лишь получив их, убедился в том, что они поддельные. Д-р Спенс придерживается иного мнения.
Ричард Спенс: Никербокер с самого начала был убежден, что ему предлагают фальшивые документы. Он был до такой степени уверен в этом, что когда ему должны были принести их, он заранее позвал полицию, чтобы она видела все своими глазами. Он немедленно обратился в суд с обвинением в мошенничестве. Получается, это была западня. Вся цель Никербокера состояла в том, чтобы заманить Орлова или того, кто предоставляет ему документы, в ловушку, чтобы затем подать в суд на него, учинить публичный процесс и дискредитировать документы и их содержание.
Владимир Абаринов: По заявлению Никербокера Орлов и Павлуновский были арестованы. Левая пресса Германии и советские газеты пылали праведным гневом. Из статьи заместителя наркома юстиции Николая Крыленко «Чего мы ждем». «Известия», 20 марта 1929 года.
“Что конкретно сейчас установлено следствием по делу Орлова? Установлено прежде всего, что Орлов имел в своем распоряжении целую мастерскую фальшивых документов, работавшую при помощи целого ряда технических средств и фабриковавшую целый ряд документов, которые потом продавались фальсификаторами за ту или другую значительную сумму денег, в зависимости от потребителя, представителям буржуазной печати и стоявшим за спиной этой печати дипломатическим и иным правительственным деятелям и агентам. Если сейчас оказалось случайно, благодаря некоторой прозорливости корреспондента американской газеты, что подлог, который ему хотели всучить фальсификаторы, был сделан настолько грубо, что потребитель фальшивки успел вовремя заподозрить его подлинность, то это, конечно, ничего не говорит о том, во всех ли случаях имело место такое положение вещей и в каких случаях фабрика Орлова работала не на вольный рынок в ожидании того или другого простодушного или простоватого потребителя, а работала по специальным заказам лиц, для которых нужны были именно фальшивые документы, для которых заведомо было известно, что документы, которыми они потом будут пользоваться, являются фальсифицированными”.
Владимир Абаринов: Опасаясь, что суд Веймарской республики вынесет Орлову и Павлуновскому мягкий приговор, Крыленко требовал наказать фальсификаторов по всей строгости закона. Советский посол в Берлине Николай Крестинский посетил МИД Германии и потребовал доступа к материалам дела. Того же требовал от немецкого посла в Москве нарком иностранных дел Максим Литвинов. Берлин ответил, что в Германии независимый суд.
******
Владимир Абаринов: 1 июля 1929 года в Берлине начался судебный процесс над двумя русскими эмигрантами, за ходом которого с тревогой следили в Москве, Вашингтоне и европейских столицах. Владимир Орлов и Михаил Павлуновский, он же советский дипломат Сумароков, он же чекист Яшин, он же Карпов обвинялись в подлоге с целью опорочить американского сенатора Уильяма Бора. Сенатор был энергичным сторонником дипломатического признания Советского Союза Соединенными Штатами. Из документов же Орлова и Сумарокова явствовало, что сенатор за свой просоветский энтузиазм будто бы получил взятку. Потерпевшим на процессе выступал американский журналист Губерт Никербокер.
Профессор истории Университета штата Айдахо Ричард Спенс считает весь этот сюжет удачной операцией советской разведки.
Ричард Спенс: Процесс стал своего рода сенсацией, потому что, помимо всего прочего, перед судом чередой прошли свидетели, говорившие о связях Орлова с немецкой полицией. Для немецкого правительства это была скользкая материя. Ну а Орлов твердил, что он стал жертвой, попавшей в западню советской разведки и что Никербокер, вольно или невольно, принял участие в этой операции дискредитации Орлова и его бюро. Ну что ж, это похоже на правду, за исключением того, что и сам Орлов, скорее всего, участвовал в этой игре, вся цель которой состояла в том, чтобы подорвать доверие к информации, которую содержали документы.
Владимир Абаринов: Документы Орлова не содержали прямых улик против сенатора. В то же время они подтверждали, что за деятельностью Уильяма Бора наблюдал лично начальник Иностранного отдела ОГПУ Михаил Трилиссер.
Ричард Спенс: На самом деле в документах Орлова имя Бора почти не упоминается. Главное, что есть в этом досье – это три документа, которые просто говорят о том, что в период приблизительно с 1925 по 1928 год советские должностные лица, в том числе Михаил Трилиссер, очень интересовались сенатором Бора, хотели защитить его репутацию и стремились влиять на него, насколько это было возможно. В этом нет ничего странного. Независимо от того, какие цели преследовал Бора, его действия были полезны советской политике в отношении Соединенных Штатов, он поддерживал идею признания, и потому вполне естественно, что Москва хотела, чтобы он оставался на этой позиции, и старалась оградить его от этих обвинений. В орловских документах не было сведений о каких-либо денежных операциях – все это было в парижских бумагах, обнаружившихся ранее.
Владимир Абаринов: Новое подтверждение особого интереса советской разведки к сенатору Бора нашлось уже в наше время.
Ричард Спенс: Но вот что интересно. В бывшем партийном архиве в Москве, в личном фонде Феликса Дзержинского, обнаружился отчет, составленный в конце 1924 – начале 25-го года. Этим документом шеф контрразведки ОГПУ Артур Артузов и его помощник Владимир Стырне докладывали о ходе различных операций инфильтрации, главным образом операции “Трест”. В этой записке упоминается сенатор Бора как лицо, интересующее разведку, а также тот факт, что контакт с ним поддерживают агенты, участвующие в операции “Трест”. Таким образом, советская разведка располагала агентами, которые, сознательно или бессознательно, могли не только наблюдать за сенатором, но и влиять на него. Как будто ничего особенного в этом нет, всего лишь подтверждение того, о чем мы и так догадывались. Но ведь это также подтверждает, что документы Орлова, собственно говоря, соответствовали реальному положению вещей. А кроме того, отчет подтверждает наличие контактов Бора с советской разведкой. Разумеется, такую связь нельзя было обнаружить, ее следовало сохранять в тайне. Далее. В 1927 году операция “Трест” была раскрыта, о ней стало известно широкой публике вследствие бегства Опперпута и некоторых других ее участников. Когда прекращается крупная операция, необходимо спрятать концы в воду. Учитывая значение сенатора Бора, его следовало оградить от этих связей, чтобы они из-за какой-нибудь глупости не скомпрометировали такую важную фигуру. Защитить его, ни в коем случае не допустить его ухода из Конгресса или с поста председателя сенатского комитета по международным делам, сделать так, чтобы он продолжал вносить резолюции о признании СССР – вот чем в тот момент следовало заниматься.
Владимир Абаринов: Д-р Спенс считает взятку маловероятной, но все же возможной.
Ричард Спенс: В этом отношении идея подкупить Бора, я считаю, чересчур неуклюжа, чересчур рискованна, а риск в этом деле был излишним. С другой стороны, маленькое сомнение все же остается. Как раз приблизительно в то время, когда Бора возглавил комитет по международным делам, в 24-25 годах, то есть незадолго до того, как всплыли все эти документы, Бора жаловался в письмах друзьям, что он прямо не знает, может ли он себе позволить оставаться в Сенате. Сенаторы тогда зарабатывали немного, а жизнь в Вашингтоне была дорогой. И он писал друзьям, что его финансовое положение поправилось бы, если бы он ушел из Сената и занялся частной адвокатской практикой. Получается, перед вами человек, который вам нужен в Сенате, а он собирается уходить по материальным соображениям. В этом случае вы не будете исключать вариант материальной помощи. Если деньги способны удержать его от ухода, вы найдете способ снабдить его нужной суммой. И хотя я по-прежнему сомневаюсь, что сенатор Бора взял деньги, я не исключаю такую возможность полностью.
Владимир Абаринов: Сенатор жаловался на дороговизну столицы, но после смерти оказалось, что он владел очень значительными средствами.
Ричард Спенс: Да-да. Когда он умер, у него осталось примерно 250 тысяч долларов сбережений. Сегодня эта сумма выглядит небольшой, но тогда она была огромной. Обычно это объясняют удачными инвестициями в железные дороги. То есть нельзя сказать, что Бора не мог приобрести такое состояние другими способами. Однако неясно, каким образом он его приобрел. Для него все-таки это очень значительные деньги.
Владимир Абаринов: По нынешнему курсу 250 тысяч долларов в 1940 году, когда умер сенатор Бора – это около четырех миллионов сегодня.
Однако вернемся в зал суда.
Суд признал Орлова и Сумарокова виновными в фабрикации фальшивых бумаг и приговорил к четырем месяцам тюрьмы каждого. С учетом предварительного заключения их освободили из-под стражи в зале суда. Орлов оказался никому не нужен, его репутация была безнадежно испорчена. Для вождей русской эмиграции он был либо большевистским провокатором, либо беспринципным дельцом. Литератор Игорь Дамаскин, которого издательство “Вече” представляет как ветерана разведки, в своей книге “Сто великих разведчиков” утверждает, что Орлов был выслан из Германии. Это ошибка. Он уехал по своей воле, предварительно задержавшись в Баварии. Историк Нэтали Грант предполагает, что в Мюнхене он предлагал свои услуги нацистам. В это можно поверить. В своей книге он дал понять, что поддерживает контакты с нацистами. Вот цитата.
“Еще в Добровольческой армии я понял, что только Германия может помочь России, и трудился день и ночь, чтобы сблизить германские и русские антибольшевистские круги, помочь им найти общий язык и объединить силы для достижения этой цели.
Шайбнер-Рихтер, убитый в Мюнхене во время гитлеровского путча, совершил поездку по России, и его общение с антибольшевистски настроенными русскими, связаться с которыми я ему посоветовал, отчетливо отразило мои собственные устремления”.
Владимир Абаринов: Макс Эрвин Шайбнер-Рихтер – выходец из России, балтийский немец, бывший офицер царской армии и ближайший сподвижник Гитлера, заслонивший его от пули собственным телом в дни “пивного путча” 1923 года. Шайбнер-Рихтер очень интересовался русскими монархистами. Супруга великого князя Кирилла Владимировича Виктория Федоровна дружила с женой Шайбнер-Рихтера Матильдой. Вместе с ней великая княгиня посещала учения штурмовиков и, продав фамильные драгоценности, пожертвовала в партийную кассу национал-социалистов значительные суммы. В Москве тоже интересовались национал-социализмом. Ближайший сотрудник Орлова, чекист Николай Крошко, в 1923 году по заданию Москвы присутствовал на первом съезде национал-социалистической партии в Мюнхене и общался с его участниками в неформальной обстановке. Я сам видел в архиве Коминтерна многочисленные донесения советского агента, внедренного в 20-е годы в близкое окружение Гитлера.
Видимо, нацистам услуги Орлова не потребовались, и Орлов переехал в Брюссель. Пытаясь восстановить свою репутацию, он написал книгу, в которой изобразил себя непримиримым борцом с большевиками. Тем временем нацисты набирали силу. Выборы в рейхстаг 1932 года должны были либо привести их к власти, либо поставить крест на движении. И вдруг в русскоязычной парижской газете “Борьба”, издателем которой был дипломат-невозвращенец, бывший первый секретарь советского посольства в Париже Григорий Беседовский, появились документы, будто бы подтверждающие, что нацистов финансирует Москва. В газете была даже факсимильно воспроизведена собственноручная расписка некоего Адольфа, получившего в Зальцбурге круглую сумму. Источником новой сенсации был Владимир Орлов.
Теперь на Орлова набросилась уже не левая, а нацистская пресса. Орган национал-социалистов газета “Фёлькишер беóбахтер” посвятила подделке подробный материал, напечатанный в двух номерах. Газета пылает благородным гневом. “Этот самый Орлов, – пишет она, – который в свое время сфабриковал письма Трилиссера, чтобы компрометировать таким образом немецкий Комиссариат общественной безопасности, продолжает и ныне, конечно из-за границы, свое темное, подлое, но хорошо оплачиваемое ремесло”.
В сентябре 1936 года в парижской газете “Возрождение” известный литератор Александр Амфитеатров опубликовал большой памфлет об Орлове, в котором подробно пересказал статью в “Фёлькишер беóбахтер”. Памфлет назывался “Фабрикант фальшивок”. Орлов пытался ответить ему на страницах той же газеты, но его письмо не напечатали. Орлов объяснил это интригами чекистов и масонов и написал Амфитеатрову лично. В этом письме он, в частности, описывает свое бедственное положение.
Владимир Абаринов: Из письма Владимир Орлова Александру Амфитеатрову. Брюссель, 25 мая 1937 года.
“Мне сейчас шестой десяток при их конце. Недавно меня освидетельствовали в Брюссельском Военном Госпитале (я военный инвалид, две трещины в черепе и дырка в животе от красноармейской пули) и мне определили 70 процентов потери трудоспособности и инвалидности. На руках у меня жена, у которой во время операции 16 лет тому назад вынули на 18 сантиметров позвонки и перерезали центральные двигательные нервы ног, рук и желудка, чем обрекли ее на полный паралич. Я сам сейчас за 10 франков в сутки работаю в ночном ресторане и мою там грязные тарелки по 12-14 часов. Домой прихожу с опухшими и разъеденными содой и горячей водой пальцами. У меня нет ни домов, ни автомобилей, что есть у моих обвинителей и их московских покровителей. Но я каждую минуту покоя и отдыха работаю над своими материалами по изобличению красных дипломатов в совершении уголовных преступлений”.
Владимир Абаринов: В мае 1940 года немецкие войска оккупировали Бельгию. Орлов имел все основания опасаться ареста, поэтому его знакомых не удивило его исчезновение из Брюсселя. Он действительно оказался в руках немецкой армии, но отправила она его не в концлагерь, а в Берлин, в штаб-квартиру абвера, где Орлову, по сведениям Нэтали Грант, была предложена работа. То было время советско-германского сближения. Орлов, если он работал на НКВД, представлял дружественную разведслужбу. После 22 июня 1941 года его положение резко изменилось: он в одночасье превратился в шпиона враждебного Германии государства, вживленного в самое сердце немецкой разведки.
Как знать, возможно, сегодня мы говорили бы о герое-разведчике Орлове, останься он в живых. Но его судьба сложилась иначе. Ранним утром в конце июня 1941 года его труп был обнаружен в берлинском саду Тиргартен с пулевым отверстием в шее.
Нэтали Грант считает, что Орлов слишком много знал, и его убрала советская разведка – возможно, при встрече со связником.
Генерал Зданович рассказывает совсем другую историю.
Из книги Александра Здановича “Свои и чужие. Интриги разведки”:
“По имеющимся сведениям, он был учтен в розыскных списках гестапо, и после оккупации Бельгии фашистами сотрудники группенфюрера Мюллера разыскали и доставили Орлова в Берлин, а несколько дней спустя его тело ранние пешеходы нашли в одном из скверов”.
Владимир Абаринов: Имеется и третья версия – она изложена в очерке Владимира Гилельсена “Продавец фальшивых писем”, который вошел в сборник “Тайные страницы истории”, изданный в 2000 году.
“Его след затерялся в потоке бурных событий, развернувшихся в Европе после прихода к власти в Германии нацистов. Единственное, что удалось установить, так это то, что уже после окончания второй мировой войны в 1957 году им интересовался один из руководителей советской внешней разведки генерал Агаянц. Быть может, Орлов был тогда еще жив, хотя находился в преклонном возрасте”.
Владимир Абаринов: Последнее маловероятно. Тело Орлова было опознано, о загадочном убийстве сообщали берлинские газеты. Его сын, по некоторым сведениям, живет где-то в Латинской Америке, замужняя дочь – в Англии. Изредка она посещает могилу отца.
По материалам svobodanews.ru
Малюсенькая камната на крыше в Манхетене превращенная парнем в удобную квартиру- трансформер.