Впервые я оказался в Америке в городе Филадельфия весной 1996 года. Тогда на канале НТВ мы показывали матчи НХЛ – на канал пришел работать выдающийся
хоккейный спортивный комментатор Евгений Александрович Майоров, специально для него и купили матчи НХЛ. Но для того чтобы украсить трансляцию, предполагалось, что кто-то в Америку едет и специально что-то снимает – так я и оказался там.
Не могу сказать, что именно эта первая поездка оставила у меня слишком много впечатлений, хотя, конечно, пара главных впечатлений была.
Во-первых, Америка очень похожа на Россию. В принципе точно такая же страна, только по-другому устроенная. Американцы очень похожи на русских – думаю, что в этой мысли я не оригинален.
При этом бросаются в глаза две вещи: если ты решил перейти улицу и опустил ногу с тротуара, то машины останавливаются. Меня это поразило. И второе – отношение к инвалидам. Для инвалидов есть все и везде. К ним относятся, как к нормальным людям, и не смотрят криво и косо.
Летом того же года я провел в Америке три недели на таком мероприятии, как Олимпиада в Атланте. Это было по впечатлениям несопоставимо ни с чем другим, потому что мы туда поехали большой группой, и с нами были люди, которые были в состоянии рассказать и объяснить, что это за страна – в частности, с нами туда поехала Елена Ханга.
Мы не были аккредитованы на эту Олимпиаду, поэтому могли лишь писать без права съемок.
Нам не дали работать в официальном пресс-центре, поэтому для нас сняли огромный дом за городом. Мы рыскали по городу в поисках того, что можно было бы наснимать, а потом ехали в этот дом, километров за сорок, и там все монтировали.
Тут нужно учесть, что в те времена не было навигаторов, и мы в полной мере хлебали специфику американских дорог, когда в принципе все понятно, но если проскочил нужный поворот, то домой попадешь нескоро.
На этих дорогах с нами происходило много занятного. Например, однажды за нами долго ехала полицейская машина с включенной мигалкой. Но мы не останавливались, потому что привыкли, что в России машины едут именно так, и к тебе это не имеет отношения. Кроме того, нам никто не приказывал остановиться, а то, что эта мигалка и есть этот приказ, мы не знали.
Наконец мы остановились, но и дальше не знали, как себя вести. Нам, конечно, говорили, что полицейскому всегда важно видеть ваши руки. Мы это помнили, но водитель полицейской машины из нее не выходил, а мы не понимали, как ему показать наши руки – ну не поднимать же их над головой, как пленным! Наконец из машины показалась довольно пожилая полицейская, которая, видимо, испугалась нас еще больше, чем мы ее. В результате у нас состоялся весьма сложный диалог, но она так и не подошла к нам близко и издалека рассматривала наши российские права, в которых не было ни одного понятного ей слова.
А другая занятная дорожная история состояла в том, что мы, чуть не пропустив нужный поворот, из крайнего левого ряда повернули вправо. И тут мы обнаружили, что справа едет огромный минивэн, в которой за рулем сидит толстая дама и человек пятьдесят членов ее семьи. Этот поворот мы запомнили, как в замедленном кино – дама из минивэна что-то беззвучно кричала нам сквозь стекло, мы что-то кричали ей, но в памяти остался только визг колес. Когда поворот завершился, мы с моим коллегой хотели обменяться несколькими горячими фразами, но вдруг вспомнили, что в машине с нами находится Елена Ханга. Возникла пауза, после чего Ханга спокойно сказала: «Да. Мамаша ошарашена!..»
Эта фраза надолго стала присказкой в нашей поездке.
Кстати, о полицейских. Именно там, в Атланте, мы поняли, что полицейский может быть другом. Его всегда можно о чем-то попросить, особенно если он видит, что ты иностранец – один раз полицейский даже перегородил дорогу на встречной полосе, чтобы мы могли развернуться. Мы повздорили с полицейским только один раз, когда на Олимпиаде произошел небольшой взрыв. Мы, естественно, помчались это снимать, а полицейский нас туда не пускал. Но сейчас я понимаю, что он был прав.
Если говорить об американском спорте, то у нас всегда называли его профессиональным, не понимая, что американцы вкладывают в это понятие совсем другой смысл. Профессиональный спорт был как раз у нас, потому что именно наши спортсмены посвящали ему всю свою жизнь, проводя ее на сборах.
Если же говорить чисто об американских видах спорта, то могу сказать так: я в Америке не понимаю двух вещей – правила бейсбола и фильмы Дэвида Линча. Это слишком сложно для меня.
Но если говорить об американском футболе, то это игра очень интересная, на нее подсело много людей и в России, причем тех людей, которые никогда и не были в Америке. Американский футбол – это чистый воды империализм, борьба за территорию.
Есть загадка – почему в Америке не прижился европейский футбол. Дело в том, что он начал там приживаться, когда уже много чего там прижилось. С другой стороны, он постепенно там прогрессирует, он стал студенческим спортом, особенно часто в него играют девушки. И кстати, американская футбольная женская команда – лучшая в мире. Но в остальном я не могу сказать, что существование американцев на спортивной волне сильно отличается от нашего. Конечно, есть культовые виды спорта, но удивительным образом другие виды спорта в каком-то месте не приживаются – например, из той же Атланты сейчас съехала хоккейная команда – не прижилась!
Если говорить об американских болельщиках, то они умеют как-то разнообразно болеть. Тут в ход идут не только флажки и выкрики, но и различные группы поддержки, которые мы наблюдаем чаще всего в кино, потому что у нас нет такой традиции. Интересно, что европейцы тут сдержанны, как и русские – ярко и изобретательно болеть считается неудобным и нескромным. А у американцев болельщики соревнуются в своем искусстве не меньше, чем спортсмены.
Если делать какой-то общий вывод об Америке, то скажу так: это страна, в которой приятно время от времени бывать, которую, наверное, каждый, кто на нее запал, мечтает пересечь на машине поперек от океана до океана.
А лично для меня Америка – это страна, в которой ни к чему не нужно привыкать. Там живут очень похожие на меня люди, и многое устроено так, как я бы хотел, чтобы было устроено в моей стране.
Режиссер Джон Лассеттер: Disney – это Disney,
а Pixar – это Pixar
Создатель «Тачек» и «ВАЛЛ-И» о креативности и любви к машинам
режиссер Джон Лассеттер является одним из основателей студии Pixar, а также ведущим креативным директором студий Pixar и Walt Disney Animation, которые принимали участие в создании «Тачек-2». В послужном списке Лассеттера – режиссура лент «Рататуй», «ВАЛЛ-И» и «История игрушек: большой побег».
Корреспондент «Голоса Америки» Галина Галкина встретилась с Джоном Лассеттером в студии Pixar в Эмеривилле, неподалеку от Сан-Франциско.
Галина Галкина: Расскажите, пожалуйста, о своем детстве.
Джон Лассеттер: Я вырос в Лос-Анджелесе. Мой отец работал менеджером отдела запчастей дилерского центра Chevrolet. В детстве я помогал ему по выходным дням и на летних каникулах. Можно сказать, что я вырос среди машин, и поэтому немудрено, что они сыграли в моей жизни важную роль.
Период моего взросления совпал с периодом расцвета американских автомобилей с мощным двигателем: это были Chevrolet Corvette, Chevrolet Camaro, Chevrolet Chevelle, они считались абсолютно «крутыми тачками», и я был страстно ими увлечен. А моя мама была учителем рисования, и от нее я перенял любовь не только к рисованию, но и вообще к творчеству. Поэтому можно считать, что «Тачки» – это как бы слияние двух увлечений в моей семье.
Г.Г.: А вы любили в детстве смотреть фильмы про машины?
Д.Л.: О, конечно, это и «Гран-при», и еще один, который я смотрел, когда, кажется, был старшеклассником – «Исчезающая точка». Это был потрясающий фильм, просто замечательный. Да, есть много классных, всеми любимых автомобильных фильмов – «Американские граффити» тоже один из них.
Г.Г.: Где, у кого и с кем вы учились, чтобы реализовать свою мечту стать аниматором?
Д.Л.: Я поступил на только открывшийся тогда факультет мультипликации в калифорнийском Институте искусств, где преподавали мультипликаторы студии Disney. А моими однокурсниками были Брэд Берд и Тим Бартон. За время учебы я дважды выигрывал престижную студенческую награду Student Academy Award, и мой рекорд пока еще никто не побил.
Г.Г.: Вам в свое время пришлось расстаться со студией Disney. Почему?
Д.Л.: Креативными менеджерами в Disney тогда были второсортные аниматоры, которым казалось, что я жажду власти, однако власть меня совсем не привлекала – мне просто хотелось делать хорошие фильмы. Однажды я попытался обойти менеджера, чтобы пробить перспективный проект, и он сделал все, чтобы меня уволили. Я был в шоке и боялся признаться, что меня уволили – говорил всем, что сам ушел.
Г.Г.: Когда в 2004-05 году компанией Disney управлял Майкл Эйснер, многим казалось что Disney и ваше детище Pixar разорвут отношения друг с другом. Это как-то отразилось на вашей работе?
Д.Л.: Давайте-ка я начну сначала. В 1991 году мы договорились с Disney о производстве «Истории игрушек». В то время мы были очень заинтересованы в работе с этой легендарной компанией, которая владела не только «Диснейлендами», но и другими тематическими парками, а также была лучшим маркетологом нашего товара. Изначально договор был на 3 картины, но когда Pixar стала общественной компанией, мы решили пересмотреть условия нашего договора.
По условиям второго договора мы все делили с Disney пополам: расходы на производство фильма и доходы от его показа. Шло время, и нашим новым менеджерам просто не терпелось пересмотреть условия второго договора. Мне наше сотрудничество с Disney казалось очень органичным, однако переговоры стали заходить в тупик.. Disney хотела, чтобы мы предоставляли ей персонажи, а они уже занимались всем остальным. Мы же хотели развивать свои персонажи сами.
Мне не хотелось разрыва отношений: наши герои были во всех диснеевских парках, но мне также не хотелось, чтобы Disney развивал наших героев без нас. Когда Боб Игер, который нас очень ценил, заменил Эйснера в совете директоров Disney, то мы еще и подружились с ним. А вскоре договорились о слиянии.
Г.Г.: До того, как Disney приобрела студию Pixar, многие волновались за ее будущее. Зато теперь, когда вы стали креативным директором обеих студий, возникла уверенностью в успехе. Как вам это удалось?
Д.Л.: Чтобы сегодня произвести коммерчески успешный и одновременно развлекательный фильм, киностудии нужно сделать три вещи. Первое: рассказать интересную историю, которая должна приковать зрителей к креслам на время сеанса. Второе: наполнить ее привлекательными и запоминающимися героями, с которыми зрители могут отождествлять себя. Третье: перенести действие в реальный узнаваемый мир. Моя философия очень проста: самое главное – это качество, а качество всегда начинается с хорошей истории. Все остальное, как говорится, уже дело техники. Что касается продолжения оригинального фильма, то оно должно быть как минимум такого же качества, а зачастую и более высокого, чем оригинал, если вы хотите повторить его успех.
Г.Г.: А как у вас обстоят дела с текучестью кадров? Трудно удерживать людей от перехода из Pixar в Disney и наоборот?
Д.Л.: Вы знаете, Pixar находится под Сан-Франциско, а Disney – в Лос-Анджелесе. Это час лету на самолете или часов пять-шесть на машине. Существуют также всяческие законодательные установки, связанные, например, с принадлежностью к разным профсоюзам, что люди, которые работают там, не могут работать здесь. Но при этом мы как бы двоюродные братья. Художники Pixar глубоко уважают художников Disney, а те отвечают им взаимностью. Мне было приятно, например, привезти на Pixar «Рапунцель» и наблюдать за тем, как мультипликаторы восхищались им. И мы практикуем подобный обмен опытом.
Г.Г.: Не приводит ли такое тесное общение между мультипликаторами к нивелированию разницы между вверенными вам студиями?
Д.Л.: Возможно, это уже происходит – мне самому кажется, что Disney стал более похожим на Pixar в том смысле, что теперь она стали студией, ведомой кинематографистами. Однако, Disney – это Disney, а Pixar – это Pixar, потому что культуру привносят люди, которые делают фильмы. Существуют различные по характеру группы людей. И они на разных студиях не случайно. Диснеевцы, как я уже сказал, привержены наследию Уолта Диснея, а пиксаровцы любят свою студию, которая создавалась практически на их глазах.
Г.Г.: Какую машину вы водите и коллекционируете ли вы машины?
Д.Л.: Вот что я хотел бы сказать: если бы я не был женат на моей красавице жене Нэнси на протяжении двадцати трех лет, то я все еще жил бы в однокомнатной квартире, и у меня был бы склад, полный машин. Это то, на что бы я тратил все свои деньги.
У меня есть пара коллекционных машин. Это Jaguar 1952 года XK120, она необыкновенно изысканна. Мне кажется, что такой прекрасно сконструированной машины больше нет. У меня также есть очень забавная машина – Messersmith 1964 года. Ее называют машина-пузырь. Это маленький трехколесный автомобиль с таким верхом, почти как у аэроплана.
Что касается машины, которую я вожу, то у меня есть Merсedes-Benz SL55 AMG, такая маленькая спортивная машина, на которой я езжу на работу. Это кабриолет – ведь мы живем в Калифорнии, в виноградной долине, где так красиво, поэтому мне нравится ездить с открытым верхом. А еще мы ездим на микроавтобусе Chrysler, потому что у нас большая семья – пятеро мальчиков. Я развожу всех моих детей по школам и кружкам и буду это делать до тех пор, пока каждый из них не получит права и не сядет за руль.
Г.Г.: Ваш фильм открывается автомобильной гонкой в Токио. Вы не планируете провести благотворительную премьеру в Японии?
Д.Л.: В Японии совсем недавно произошла трагедия, поэтому у нас пока нет никаких планов на этот счет, но мы обязательно подумаем об этом.