Некоторые зрители вышедшего в российский прокат французского триллера “Мёбиус” недоумевают: уж не кремлевский ли это проект?
Слишком комплиментарна картина к ФСБ и путинской России, слишком она расходится с общепринятым отношением к ней на Западе. Между тем было время, когда Голливуд снимал просталинские фильмы по собственной инициативе. До “холодной войны” было еще далеко…
На окраине Вашингтона, посреди густого зеленого массива, расположена усадьба Хиллвуд, а в ней – частный музей. Собрание музея считается крупнейшей за пределами России коллекцией русского декоративно-прикладного искусства. В нем есть старинные иконы, пасхальные яйца и другие ювелирные изделия Фаберже, фарфор, мебель и хрусталь русской работы, в том числе принадлежавшие членам императорской семьи. Славится также коллекция французских гобеленов и севрского фарфора. Вокруг дома разбит парк. Теплицы знамениты своими орхидеями. На одной лужайке полукругом стоят надгробья, но не людей, а любимых собак и кошек хозяйки дома. По русским праздникам, на Рождество, Пасху посетителей встречают актеры, одетые и загримированные под Николая II и императрицу Александру Федоровну.
До своей смерти в 1973 году в особняке Хиллвуд жила Марджори Пост. Ей было 27 лет, когда скончался ее отец, и она в качестве единственной наследницы получила в собственность его компанию по производству “хлопьев к завтраку” – General Foods. Позднее Марджори стала самой богатой американкой – ее состояние оценивалось в 250 миллионов долларов. По нынешнему курсу это пять миллиардов.
Сотрудники музея Хиллвуд очень любят рассказывать о благотворительной деятельности Марджори Пост и не очень – о том, откуда взялась ее коллекция. В 1935 году она в третий – и предпоследний – раз вышла замуж. Ее супругом стал Джозеф Дэвис – известный в стране адвокат, специальностью которого было деловое право.
Он работал в администрации Вудро Вильсона и познакомился тогда с начинающим политиком Франклином Рузвельтом, который был в те годы сотрудником министерства военно-морских сил. Когда грянула Великая депрессия, все сбережения Дэвиса сгорели на бирже и он поступил на место юрисконсульта в компанию “Марджори Пост”. Через какое-то время он женился на Марджори.
В 1936 году Рузвельту подошел срок переизбираться. Супруги Дэвис внесли в его избирательную кассу круглую сумму. В США такая щедрость традиционно вознаграждается назначением на пост посла в какой-нибудь приятной стране. Друг Франклин предложил другу Джо пост посла в любой европейской стране на выбор. Дэвис назвал Германию и Россию. Пост в Москве был свободен, а в Берлине вакансия должна была открыться годом позже. Договорились, что через год Джо переберется из Москвы в Берлин.
В 1941 году Дэвис издал книгу “Миссия в Москву”, составленную из дневниковых записей, дипломатических депеш и писем родственникам и друзьям, а в 1943-м на экраны вышел фильм под тем же названием, где документальное повествование превратилось в художественное. Картину предваряло обращение к зрителям автора – посла Дэвиса.
“Когда я был вашим послом в России, я не думал, что напишу “Миссию в Москву”. И уж совсем не ожидал, что увижу ее экранизированной. Но когда Германия напала на Россию, Советский Союз превратился в одну из стран, воюющих с Гитлером. И это был грозный час. Если бы Гитлер уничтожил Красную Армию и разгромил Советский Союз, Европа, Азия и Африка оказались бы во власти трех государств-агрессоров. Достояние этих трех континентов и труд порабощенных трех четвертей человечества стали бы орудием завоевания оставшегося мира. Мы, американцы, стали бы следующей жертвой. Сплоченность сил, сражающихся с Гитлером, имела жизненно важное значение. С моей точки зрения, в тот момент не было ничего важнее взаимопонимания и взаимного доверия воюющих наций. Существовало столько предрассудков и превратного понимания Советского Союза, которые были отчасти свойственны и мне, что я почувствовал, что мой долг – рассказать правду о Советском Союзе, каким увидел его я”.
В фильме, напутствуя Дэвиса, Рузвельт говорит, что ему необходимо знать, на чьей стороне будет Сталин в грядущей войне, насколько сильна его армия, выдержит ли она натиск немецких войск.
Посол Дэвис поехал в Москву с женой и дочерью от первого брака Эмлен Найт, которой в то время шел 22-й год.
В вагоне по пути в Россию в купе посла и его семейства входит попутчик-немец. Между немцем и Дэвисом происходит многозначительный разговор.
– Англичане?
– Американцы. Желаете сигарету?
– Да, спасибо! У вас, американцев, очень хороший табак. А у нас ужасный. Пока. Мы собираемся исправить такое положение очень скоро.
– В самом деле? Где же вы собираетесь покупать табак?
– Не уверен, что мы должны покупать. Наш фюрер – очень умный человек. У него много идей…
Посол угрюмо хмурится в ответ.
Поезд прибывает на советско-польскую границу (судя по дневнику, это была станция Негорелое). Посла встречают представители Народного комиссариата иностранных дел, выстроен почетный караул. Изголодавшиеся в пути пассажиры набрасываются на закуски в буфете. Шофер посла беседует с носильщиком.
– Так это что, Россия? А где икра?
– Вы ее как раз едите. Она у вас на бутерброде.
Шофер видит в кабине локомотива молодую женщину.
– Вашим машинистам разрешают катать девушек?
– Она и есть машинист!
Морозным утром 19 января 1937 года Белорусский вокзал Москвы оцепили солдаты Конвойных войск НКВД. За оцепление пропускались лишь лица с дипломатическими паспортами, сотрудники советского МИДа и фотокорреспонденты. Поодаль стоял автомобиль посла – роскошный 12-цилиндровый “паккард”, доставленный из-за океана морем; в Москве была в то время еще только одна такая же машина – на ней ездил Сталин, получивший “паккард” в подарок от Рузвельта.
Посол Дэвис прибыл в Москву с большой помпой – специальным литерным поездом в сопровождении 16 слуг и невероятно огромного багажа. За несколько месяцев до своего приезда они прислали в Москву художника-декоратора, дабы он превратил Спасо-хаус в помещение, достойное супруги посла. Особняк наполнился хрусталем, золотом и бронзой; живописные полотна висели даже в ванных комнатах. Заблаговременно завезли и провиант – два вагона мороженых продуктов. Для хранения продовольствия бельгийская фирма установила в подвале дома 25 морозильных камер большого объема. Вскоре в Спасо-хаусе произошла техногенная катастрофа: подстанция не справилась с напряжением, которого требовали бельгийские морозильники, особняк лишился электричества и пропах протухшей едой.
Через несколько дней после прибытия Дэвис вручил свои верительные грамоты Михаилу Калинину – председателю Президиума Верховного Совета СССР. В фильме Калинин встречает посла в сопровождении первого заместителя наркома иностранных дел Николая Крестинского и прокурора СССР Андрея Вышинского.
Секретарь: (по-русски) Представитель Соединенных Штатов Америки господин Дэвис! (По-английски) Президент Советского Союза мистер Калинин.
Калинин: Рад познакомиться с вами, мистер Дэвис.
Дэвис: Спасибо, мистер Калинин.
Калинин: Позвольте представить вам мистера Крестинского, первого заместителя народного комиссара иностранных дел. И народного прокурора Советского Союза мистера Вышинского.
Дэвис (Вышинскому): Слышал о вашей огромной правоохранительной работе.
Вышинский: Cпасибо, господин посол. Взаимно.
Калинин: Мистер Дэвис, в таких случаях, как этот, полагается произнести формальные речи, но, с вашего позволения, мы поговорим о том, что у нас на душе, а не на бумаге.
Дэвис: С большим удовольствием. Тем более, что я забыл свою речь.
Разговор продолжается в кабинете Калинина наедине.
Дэвис: Вы и ваш народ дали мне почувствовать себя почти как дома, мистер президент.
Калинин: Я рад этому.
– Я не профессиональный дипломат. Единственный язык, которым я владею, – это говори то, что думаешь.
– Прекрасно! В таком случае вы и мой народ говорите на одном языке.
– В этом смысле – да. Но я должен внести ясность в один вопрос. Я – продукт другой системы. Я верю в индивидуализм…
– Мы знаем вашу биографию и верим, что вы честный человек.
– Спасибо. Моя цель состоит в том, чтобы без всякого предубеждения увидеть вещи такими, каковы они есть на самом деле, и объективно сообщать о них в Вашингтон.
– Мы хотим, чтобы вы увидели столько, сколько сможете, прежде чем придете к определенным выводам.
– Именно этого хочет мой президент. Для этого он и послал меня.
– Великий человек ваш президент. Он глубоко сопереживает человечеству.
– Это правда. Самая главная его забота – сохранить мир.
– О да. Мир… мир…
Калинин и Дэвис подходят к глобусу.
Калинин: Неужели мир недостаточно велик, чтобы все мы жили мирно?
– Но если грянет война, что вы будете делать?
– Мы готовы защищаться. Мы будем готовы.
С целью определить готовность Советского Союза к войне посол Дэвис отправляется в поездку по стране. В вагоне он диктует секретарю свои донесения в Вашингтон.
– Моей первой остановкой был Харьков – важный индустриальный центр, масштабами превосходящий Питсбург. Мы осмотрели тракторный завод, на котором работают 12 тысяч рабочих и который производит 37 тысяч тракторов в год.
В фильме постоянно подчеркивается участие Америки в индустриализации Советского Союза. Объем этого участия был действительно значительным. Еще до установления дипломатических отношений, в 1930 году, проектное бюро знаменитого промышленного архитектора Альберта Кана подписало контракт на проектирование тракторного завода в Сталинграде. За первым контрактом последовали и другие. В годы первых пятилеток в СССР из США приехали десятки тысяч квалифицированных рабочих, инженеров, техников, конструкторов, организаторов производства, учителей. Этот поток увеличился во время Великой депрессии, когда Америку душила безработица. Они ехали строить социализм – строй, при котором не бывает ни кризисов, ни безработицы.
Вернемся к фильму “Миссия в Москву”. Разговор посла с рабочим Харьковского тракторного завода.
– Когда построен этот завод?
– Он был возведен по первому пятилетнему плану с помощью инженеров из Соединенных Штатов, Франции и Англии. Оборудование в основном американское.
Дэвис продолжает диктовать свой отчет о поездке.
– Факты и цифры, предоставленные нам, поразительны для страны, которая почти в одночасье шагнула из средневековья к современным методам управления. Но, несмотря на их огромный прогресс, у меня сложилось впечатление, что производительность и квалификация их рабочих уступают нашим.
Сцена в заводоуправлении тракторного завода.
Женщина-конструктор: Чтобы увеличить производительность, мистер Дэвис, мы должны экспериментировать.
Дэвис: А это что за трактор? Он выглядит иначе, чем прочие.
Женщина-конструктор: Да, мистер Дэвис. Тут вот в чем дело: его можно легко трансформировать…
Собеседница посла надевает на модель трактора башню с пушкой. Трактор превращается в танк.
На авиационном заводе посол встречает соотечественника, который уже объелся черной икрой.
– Никак не ожидал встретить здесь американского инженера.
– Я здесь уже два года, сэр, помогаю налаживать оборудование. Но мне не терпится вернуться домой в Техас. Я бы отдал грузовик икры за один хороший хотдог!
Продолжение диалога в кабинете инженера.
Инженер-американец: Во многих отношениях мне здесь нравится. Люди здесь прекрасные и работают отлично. Но в этой стране происходит что-то такое, чего я не понимаю до конца. Всегда есть немногие, действующие, похоже, во вред остальным.
Дэвис: Что вы имеете в виду?
– Кто-то забывает заполнить емкость или ошибается с клапанами… У нас ушло два месяца на устранение ущерба. Производительность упала. По-видимому, это происходит не только в авиационной промышленности…
– Саботаж?
Инженер выразительно смотрит на Дэвиса, посылая ему взглядом утвердительный ответ. Так в фильме впервые звучит тревожная нота.
Пока посол путешествует, его супруга делает светские знакомства. В одном из эпизодов фильма Марджори Дэвис встречается с женой Молотова на парфюмерной фабрике. Супруга Молотова Полина Жемчужина была в то время начальником Главного управления парфюмерно-косметической, синтетической и мыловаренной промышленности. Осмотрев выставку готовой продукции, Марджори приходит в восторг.
Марджори Дэвис: Какая чудесная выставка! Я чувствую себя на 5-й авеню в Нью-Йорке.
Жемчужина: Спасибо. Когда я начинала работу в этой отрасли, я поехала учиться в Париж.
– Но я считала, что в Советском Союзе не поощряется стремление к роскоши.
– Мы поняли, что женская красота – не роскошь.
Полина Жемчужина нажимает кнопку селектора.
Жемчужина (по-русски): Принесите чай сейчас, пожалуйста! (Переходит на английский.) Перед тем, как я покажу вам фабрику, выпьем чаю.
– Прелестно. А вот любопытно: как жена премьер-министра находит время, чтобы руководить целой отраслью промышленности?
– Многие жены наших народных комиссаров работают. Мы хотим исполнять свой общественный долг.
– Я тоже. Мне было 20 лет, когда я взяла на себе управление компанией моего отца.
– Американская женщина руководит бизнесом! У нас было впечатление, что американские женщины – это бесполезные красавицы. А вы думали, что мы – полезные, но уродливые.
– И те и другие ошибались.
– Я считаю, у нас много общего, миссис Дэвис. Как-нибудь вы должны заглянуть к нам на дачу. Вам, наверно, будет интересно познакомиться с некоторыми женщинами, о которых в мире почти ничего не знают, но которые внесли такой большой вклад в инженерное дело, медицину, промышленный прогресс… Я уверена, они понравятся вам. А вы – им.
В кабинет входит работница, толкающая перед собой столик на колесиках. Сервирует чай.
Жемчужина: Сюда! Мария, я хочу познакомить тебя с миссис Дэвис, супругой американского посла.
Марджори Дэвис: Как поживаете, Мария?
Работница (по-английски): How do you do?
– Где вы научились говорить по-английски?
– In night school (в вечерней школе).
Жемчужина: At night school, Maria.
Работница: At night school! Так легко перепутать, правда, миссис Дэвис?
Марджори Дэвис: У вас чудесно получается. Я бы гордилась собой, если бы говорила так же хорошо по-русски.
Жемчужина: Возможно, в один прекрасный день мы все будем говорить на одном языке…
При чтении книги Дэвиса порой кажется, что, наблюдая жизнь Советского Союза, автор и впрямь стремится к искренности, чего-то не замечает, что-то понимает превратно, как это часто бывало с иностранцами, чему-то находит абсолютно неадекватные объяснения исходя из собственных знаний и опыта. Но наивность часто служит маской лицемерию. Возникает ощущение, что посол пытается убедить самого себя в том, во что он на самом деле не верит.
В отличие от книги, в фильме не осталось и помина от сомнений и противоречий. Кинематографический Советский Союз предстает обществом счастливых людей, продовольственного изобилия и нескончаемой беспричинной радости, когда советские граждане от полноты чувств вдруг пускаются в пляс. Один из таких эпизодов – сцена на катке. Дочь посла Эмлин, которую сопровождает молодой статный соотечественник, с разгона падает в сугроб. К ней подбегает девушка.
Девушка (по-русски): Вы ушиблись? Вам надо немедленно выпить горячего чаю, а то вы простудитесь.
Американец: Она сказала: надо выпить чаю, чтобы не простудиться.
Эмлин (по-русски): Спасибо!
Девушка: (поправляет) Спа-си-бо! (Переходит на английский.) Вы – американцы?
Оба: Да!
– Муж и жена?
Он: Нет, я горный инженер, приехал в отпуск из Сталинграда. Ее отец приставил меня к дочери в качестве няньки.
Эмлин: Не поверите – он ночует у меня под дверью вот уже две недели.
Девушка: Так как насчет чая?
Все трое направляются к буфету с кипящим самоваром и горячими пирожками. Вдруг на льду начинается веселая пляска. Американцы смотрят с восторгом. Эмлин обращается к своему кавалеру.
– Вы так можете?
– Я? Нет!
– Мы должны научиться.
Из толпы как раз вовремя появляется знакомый Эмлин – майор Каменев.
– Майор Каменев! Сколько требуется времени, чтобы научиться так танцевать?
– Вы действительно хотите научиться русским танцам?
– Конечно! Буду танцевать на дипломатическом балу сегодня вечером.
Девушка: Там такое на танцуют. На балу будут только вальсы.
– Вот этого-то я и боюсь. Мы с отцом терпеть не можем этой чопорности. Но идти придется.
– Ваш отец – дипломат?
– Да, американский.
– Посол? Ну конечно! Это же в его честь дают прием на Спиридоновке.
– Откуда вы знаете?
– Я там живу. Я – Таня Литвинова.
Бал на Спиридоновке – ключевая сцена фильма…
К тому моменту, когда посол Дэвис вступил в должность, маховик Большого террора размахнулся в полную силу. На четвертый день после прибытия Дэвиса в Москву, 23 января 1937 года, начался второй открытый московский процесс – по делу так называемого “Параллельного антисоветского троцкистского центра”. Обвиняемыми были 17 видных членов большевистского руководства, в том числе Георгий Пятаков, Григорий Сокольников и Карл Радек. Как и другие главы дипломатических миссий, посол Дэвис получил пригласительный билет и отправился в Колонный зал.
Он взял с собой переводчика и внимательно следил за происходящим. Ход процесса убедил его в достоверности предъявленных обвинений. Да, заговор и впрямь существовал – к такому выводу пришел Дэвис. “Считать все происходящее политическим спектаклем означало бы предполагать, что зрелище это создано гением масштаба Шекспира”, – писал он в своей книге.
Он напрасно не обменялся мнениями со своим переводчиком. Им был Джордж Кеннан – специалист по России, впоследствии сыгравший выдающуюся роль в послевоенной смене курса США в отношении СССР, ставший послом в Москве и объявленный Кремлем нежелательным лицом. Кеннан был убежден в том, что московские процессы – грубая фальсификация, и докладывал об этом в Госдепартамент.
А в июне грянули аресты высшего командного состава Красной Армии во главе с Тухачевским. Не далее как в марте Дэвис устроил в Спасо-хаусе беспрецедентный прием для советских военачальников. Приглашения были разосланы 60 командирам всех родов войск, многие пришли с женами. Тухачевский сидел рядом с дочерью посла.
И вот теперь чуть ли не все гости того приема оказались врагами народа, предателями, шпионами и заговорщиками.
Зимой 1938 года пришел черед новой группы заговорщиков. 27 февраля Дэвис записал в дневник новость об аресте Николая Бухарина и еще 20 человек. 2 марта, в день открытия судилища, посол поспешил в Колонный зал.
По-человечески ему было жаль обреченных. На скамье подсудимых сидели его знакомые, люди, с которыми он общался по долгу службы и в обществе, а с некоторыми подружился. Всего год назад на подмосковной госдаче наркома внешней торговли Аркадия Розенгольца сидели за одним столом первый зам наркоминдела Николай Крестинский, нарком финансов Григорий Гринько, Ворошилов, Микоян, председатель Военной коллегии Верховного Суда СССР генерал Ульрих, прокурор Вышинский и он, посол Дэвис. У профессора Дмитрия Плетнева он лечился и, как всякий пациент с врачом, имел почти интимные отношения. И вот непреодолимая пропасть пролегла между ними.
Посла отделяло от подсудимых чуть более трех метров. Он старательно делал скорбное лицо. Ему очень хотелось, чтобы жертвы террора заметили его сочувствие: “Я надеюсь, они прочли в моих глазах скорбь, которую я чувствовал, глядя на них при таких обстоятельствах”.
В фильме “Миссия в Москву” все три московских процесса сведены в один. Суду предшествует дипломатический прием на Спиридоновке, в резиденции наркома иностранных дел Литвинова. Заговорщики о чем-то шепчутся с дипломатами враждебных держав, а тем временем вредители взрывают завод. В ту же ночь и на следующий день предателей арестовывают: Бухарина – на улице, Радека – в ресторане, Ягоду – в служебном кабинете, Крестинского – в книжном магазине, Тухачевского – в ложе Большого театра, где он сидит вместе с семьей посла Дэвиса.
Марджори Дэвис: Блестящий спектакль! Просто поразительный!
Джозеф Дэвис: Как зовут балерину?
Тухачевский: Уланова. Ее сравнивают с Павловой.
Эмлин Дэвис: Я видела Павлову в спектакле “Балле-Рюс” в Нью-Йорке!
Тухачевский: Вот настоящий русский балет, мисс Дэвис!
За спиной Тухачевского появляется военный, шепчет ему что-то на ухо. Вместе они выходят. Японский посол в ложе напротив указывает помощнику на место, где только что сидел Тухачевский. Дочь оборачивается, видит пустое кресло, показывает отцу. Тот даже не заметил исчезновения маршала.
В следующей сцене западная пресса и политики беснуются:
– Сталин устроил чистку в армии?
Член британского парламента – другому:
– Общественность желает знать, какие обвинения предъявлены, и я намерен поднять этот вопрос в Палате общин!
– Сталин ревниво держится за власть!
– Мы должны разорвать отношения с Россией!
– Красная армия готовилась захватить Москву?
– Коммунизм разоблачен перед всем миром!
Американский рабочий показывает другому газету:
– Видел?
Заголовок на первой полосе: “Кремлевский мясник”.
Палата представителей Конгресса США:
– Господин спикер! Американский народ требует правды об этой массовой чистке!
Колонный зал. От былых симпатий посла не осталось и следа. Подсудимые – злобные враги и человеконенавистники. Зато Вышинский, в котором нет ни малейшего портретного сходства с оригиналом, – воплощенная суровая справедливость. У свидетельской кафедры – бывший нарком внешней торговли Аркадий Розенгольц.
Отправляясь в июле 1943 года в США в должности уполномоченного Комитета по делам кинематографии при Совете народных комиссаров СССР, молодой кинорежиссер Михаил Калатозов был полон радужных надежд. Его портфель был туго набит предложениями о совместном производстве. Узнав об интересе американской кинопромышленности к советской теме, Москва решила оказать Голливуду посильную творческую помощь. В ходе совещания режиссеров, писателей и сценаристов родился перечень тем, которые было бы желательно отразить в этих совместных проектах. Среди них были такие предложения:
Биографический фильм о героине Отечественной войны Зое Космодемьянской.
Фильм о патриотах Урала.
Фильм о боевом командире Красной Армии.
Фильм о медсестре.
Жизнь одной семьи.
Повез Калатозов и готовые, на живую нитку состряпанные сценарии.
Голливуд, судя по отчетам самого Калатозова, встретил его приветливо, но к предложениям о совместном производстве отнесся без энтузиазма. Калатозов докладывал председателю Комитета Ивану Большакову:
Голливуд меня встретил довольно дружелюбно. Комитет советско-американской дружбы устроил прием, на котором присутствовал почти весь Голливуд. Чаплин представил меня своим американским коллегам. В последнее время он не выступал, так как реакционная херстовская пресса и фашистски настроенные круги, которых здесь немало, недавно устроили ему страшную газетную травлю, придравшись к его семейным неурядицам. Здесь Чаплин слывет за “красного”. Этим объясняется его молчаливость, но в связи с приездом представителя советской кинематографии он решился выступить.
Как раз в это время – лето 1943 года – на американский экран начали выходить картины о Советском Союзе, сделанные в доброжелательном ключе. Однако кассового успеха они не имели. Калатозов объяснил это традиционным антисоветизмом американской политики:
Обстановка сейчас характеризуется подъемом реакционной волны, выражающейся в массовых избиениях негров во многих штатах Америки. Борьба за президентское место начинает уже сейчас ощущаться.
В нашей области примером может служить кампания против “Миссии в Москву”. Картина эта оценивается многими газетами как открытая попытка импортирования большевизма… Так, в Бостоне картина запрещена. В Вашингтоне сделано все, чтобы она не имела успеха. То же самое – в Чикаго и Калифорнии.
Факт интереса голливудских компаний, ставящих картины о Советском Союзе, конечно, не может служить показателем сочувствия последних советской тематике. Ставить заставляет широкий зритель, жадно стремящийся узнать что-либо о Советском Союзе, и этот вопрос определяет “либерализм” голливудских фирм.
Калатозову вменялось в обязанность и продвижение советской кинопродукции в американский прокат, но эта задача оказалась еще сложнее. Помимо претензий к техническому качеству советских фильмов, трудностей с дубляжом и тому подобных проблем, Калатозов приводил несколько весьма основательных причин, как он выражался “карантина против советских картин”:
1. Американский абсолютно монополистический прокат не допускает никого из иностранцев. Они заинтересованы прокатывать свою продукцию, но не чужую.
2. Американская широкая публика не хочет смотреть чужие картины. Американцы смотрят картины по звездам, а не по достоинствам картин. Они также не хотят больше смотреть картины о войне.
3. Наши картины смотрят русские, выходцы из России, и небольшой круг американцев, симпатизирующих Союзу.
4. Для американского кинорынка в настоящее время произошло перенасыщение картинами о Советском Союзе.
Отдельно он писал о причинах прокатной неудачи ленты “Она защищает Родину” режиссера Фридриха Эрмлера с Верой Марецкой в главной роли, которая вышла на американский экран под названием “Нет сильнее любви”:
Очень хорошие рецензии. Рекламу подготовляли долго, но финансовый успех посредственный… Объясняется это тем, что рядом с театром “Виктория” с успехом идут “Песнь о России” – картина, сделанная по всем правилам голливудской клюквы, – и “Три русские девушки”. За последние семь месяцев на Бродвее все время идут какие-либо “прорусские” картины, сделанные на американский вкус, с которыми нам конкурировать трудно, ибо все эти картины построены на звездах. Вторая причина, о которой я уже неоднократно писал, – это желание смотреть только развлекательные картины.
А вот советская кинодокументалистика оказалась на высоте. Смонтированный из материалов лучших фронтовых кинооператоров фильм “Разгром немецких войск под Москвой”, который шел в США под названием “Москва наносит ответный удар”, получил в 1943 году “Оскара”.
Номинировались на “Оскара” и другие просоветские картины: “Миссия в Москву” – в двух категориях, “Северная звезда” – в шести, “Три русские девушки” и “Дни славы” – в одной. Но ни одна не получила премию, хотя во всех снимались звезды первой величины.
“Миссия в Москву”, на производство которой было потрачено полтора миллиона долларов и 250 тысяч на ее рекламу, собрала в прокате всего 945 тысяч долларов. Критики разгромили картину, справедливо увидев в ней апологию сталинского террора. Но были и хвалебные рецензии. Критик Босли Краутер, впоследствии один из оппонентов сенатора Джозефа Маккарти, писал в газете New York Times:
Основанный исключительно на личных наблюдениях господина Дэвиса в его книге, фильм, разумеется, неприятен тем, кто оспаривает его взгляды. Особенно должна разгневать так называемых троцкистов историческая реконструкция знаменитых московских процессов, поскольку она внушает миллионам кинозрителей мысль о том, что репрессированные генералы и другие вожди были сообщниками по заговору.
Именно этой отъявленной фальши и не поверили миллионы зрителей.
Более теплый прием встретила “Песнь о России”. В ней было все, чтобы понравиться американской публике: героико-мелодраматический сюжет, прекрасная музыка Чайковского, любимые актеры: Роберта Тейлора и Сьюзан Питерс сравнивали с дуэтом Кларк Гейбл – Лана Тернер.
Что касается “Северной звезды”, которая вышла в прокат в ноябре 1943 года, то по поводу нее мнения резко разделились. Картина демонстрировалась с большим размахом и имела некоторый кассовый успех, а еженедельник Life назвал ее “фильмом года”. Сценаристка Лиллиан Хеллман, разругавшись с режиссером, заявила, что “Звезда” “могла бы стать хорошим фильмом”, если бы ее не испортила дурная режиссура и скверная игра актеров. Тем не менее, продюсер Сэмюэл Голдуин был уверен в удаче. Еще до выхода картины на большой экран он послал ее копию своему другу, газетному магнату Уильяму Рэндольфу Херсту, в надежде на благожелательные отзывы в прессе, которую тот контролировал. Но реакция Херста оказалась убийственно негативной. Он послал Голдуину телеграмму:
Ты великий продюсер, Сэм, но, я полагаю, добрый американец вроде тебя должен производить проамериканскую пропаганду вместо пророссийской.
В ответной телеграмме Голдуин оправдывался:
Уверяю тебя, “Северная звезда” создавалась не как пропаганда чего бы то ни было, а лишь как развлечение, а местом действия с таким же успехом могла быть Польша, Голландия или любой американский фермерский поселок.
Но Херст остался непреклонен. Когда наутро после премьеры фильма его газета New York Journal-American опубликовала положительную рецензию на “Северную звезду”, он распорядился в следующий номер поставить отрицательный отзыв, а его вечерний таблоид вышел с заголовком “Отъявленная советская пропаганда”.
Предположение Голдуина, что действие картины можно перенести в любую другую страну, сбылось самым причудливым образом. Претендовавший на шесть “Оскаров” фильм был в эпоху маккартизма спрятан на самую дальнюю полку и никогда не реставрировался (по этой причине мы вынуждены были пользоваться копией плохого качества), а в 1957 году он был показан по телевидению в перемонтированном и переозвученном виде под названием “Броневой удар” (Armored Attack). Действие было перенесено из Советского Союза в Венгрию (она была союзником Гитлера, но в марте 1944 года, опасаясь заключения сепаратного мира, Гитлер приказал оккупировать Венгрию), из диалогов удалены все доброжелательные оценки СССР, а закадровый голос вещал о коммунистической угрозе. Вместо Вермахта партизаны, превратившиеся из украинцев в венгров, воевали с советскими войсками, подавляющими восстание 1956 года.
Тремя картинами, о которых мы рассказали подробно, просоветский репертуар Голливуда не исчерпывался. Стоить отметить, к примеру, упомянутый в отчетах Калатозова фильм “Три русских девушки”, сорежиссером которого стал Федор Оцеп, сделавший себе имя еще в дореволюционном русском немом кино.
Это еще одна романтическая история, разворачивающаяся на фоне войны. Действие начинается в 1941 году при обороне Ленинграда. Молодая советская девушка Наташа провожает на фронт своего жениха Сергея и сама идет добровольцем в санитарки. Близ госпиталя падает самолет, сбитый немецким “мессершмидтом”. Первый пилот погибает, вторым – выжившим, но тяжелораненым – оказывается американец Джон Хилл. Госпиталь эвакуируют в тыл, Джон поправляется, между ним и Наташей вспыхивает чувство, но тут ее опять направляют на передовую. Наташа идет прощаться со своим пациентом, намереваясь признаться ему, что у нее есть жених, но в этот момент ей сообщают, что Сергей погиб. Так и не объяснившись с Джоном, Наташа уезжает на фронт. Она храбро исполняет свой долг, получает ранение и, в свою очередь, оказывается на больничной койке. Там ее находит Джон, получивший приказ вернуться в Америку. Джон прощается с ней, но обещает, что они обязательно встретятся после победы.
В мае 1943-го в американский прокат вышла картина “Парень из Сталинграда”, герои которой, шестеро подростков, в том числе одна девочка и сын английского дипломата, ведут отчаянную борьбу с оккупантами. Выживают из них только двое.
В апреле 1945-го на экранах появился фильм “Контратака” с популярнейшим Полом Муни в главной роли. Он играет парашютиста-диверсанта Алексея Кулькова, заброшенного в немецкий тыл. Кульков оказывается в одном здании с шестерыми немецкими солдатами и одним офицером, которых он взял в заложники, однако немецкая артиллерия разрушает здание и парашютист оказывается погребен под обломками в одном подвале с немцами. Вместе с Кульковым – местная подпольщица Лиза Еленко (Маргерит Чапман). Вдобавок ко всему гаснет единственная лампа, и в подвале воцаряется кромешная тьма. Кульков начинает хитроумную игру со своими пленниками, стараясь не только выжить, но и выведать важную информацию. Информацию он выведывает, но тут сверху раздаются удары кирки и немецкая речь. Неужели все усилия оказались напрасны и теперь пленник – Кульков? На самом деле Кулькова и Еленко освобождают из заточения советские войска, которым он и сообщает свои разведданные, а по-немецки говорили пленные, которым приказали разобрать завал.
Картину снял выходец из Австро-Венгрии режиссер Золтан Корда. В основу сценария легла пьеса советских литераторов Ильи Вершинина и Михаила Рудермана “Победа”, опубликованная за несколько месяцев до начала войны. А для экрана пьесу адаптировал маститый голливудский сценарист Джон Говард Лоусон.
“Контратака” получила хорошую прессу, но публика восприняла фильм прохладно, кассового успеха он не имел. Вероятно, главная причина состоит в том, что он вышел в прокат в самом конце войны, когда зритель уже устал от военной тематики и хотел отвлечься. Для Пола Муни она стала началом заката его карьеры.
Возможно, лучшей картиной этой просоветской серии стал фильм 1944 года “Дни славы”. Сценарий, написанный продюсером Кейси Робинсоном, отличался искусственностью сюжета. Но поставил картину Жак Турнер – автор фильмов ужасов, которые стали классикой жанра. А главное, в нем снялись в главных ролях Грегори Пек и Тамара Туманова. Пек к тому времени уже снискал известность в бродвейских театральных постановках. Туманова была примадонной труппы “Русский балет Монте-Карло”. Для обоих “Дни славы” стали дебютом в кино. Трейлер называет картину “изумительной историей мужчины, который познает идеализм любви, и женщины, которая познает реализм войны”.
Но мужчины, покоренные ее красотой и беззащитностью, оставляют ее в отряде. Когда Владимир собирается расстрелять пленного немецкого солдата, Нина убеждает его, что немца надо судить. Однако ночью немец пытается бежать, и Нина вынуждена выстрелить в него и, тем самым, заслужить признание других партизан. Она становится полноценным бойцом и вместе с Владимиром участвует в диверсии на железной дороге. Прячась от немецкого патруля, они заключают друг друга в объятия и скрепляют свои отношения поцелуем. Когда отряду требуется послать связного в центр, Владимир выбирает влюбленную в него Елену, отличного снайпера и опытного бойца. Но Елена погибает, и Владимир вынужден послать Нину вместе с юным партизаном Митей. Нина и Митя выполняют задание, но Митя, спасая командира, попадает в плен к немцам. Нина умоляет Владимира спасти Митю, но тот отвечает, что не может рисковать предстоящим наступлением Красной Армии, в котором их отряд должен участвовать. Митя никого не выдал на допросах, и нацисты устраивают публичную казнь. Нина наблюдает за повешением из толпы, не в силах что-либо предпринять. В начавшейся наступательной операции бойцы отряда гибнут один за другим. В финале картины Владимир и Нина сражаются плечо к плечу, пока немецкий танк не наползает на экран и не заполняет его целиком, а затем взрывается.
Фильм был номинирован в 1945 году на “Оскара” в категории “лучшие специальные эффекты”, но остался без премии. В историю американского кино он вошел как дебют Грегори Пека.
При написании этой и предыдущей частей цикла “Голливуд и Сталин” использованы публикация “Дружба заклятых врагов. Письма из Голливуда” (“Искусство кино”, 2005, № 8) и статья Юрия Саккова “Два упущенных полугодия. Об одном краткосрочном увлечении Голливуда” (“Новый мир”, 2003, № 9).