Александр Генис, Соломон Волков
Накануне “Грэмми”
Александр Генис: Начиная наш разговор вопросом “О чем говорят на Бродвее?”, я хочу добавить к названию улицы прилагательное: “О чем говорят на МУЗЫКАЛЬНОМ Бродвее?”. Соломон, обычно Бродвей
ассоциируется с театром, но ведь это же, в первую очередь, музыкальный театр, не так ли?
Соломон Волков: Да, присуждение награды “Грэмми” это крупное событие в музыкальной жизни Америки. Она является главной престижной премией, это как бы аналог “Оскара” в кино.
Александр Генис: Соломон, а какова цена “Грэмми” именно в классической музыке? “Грэмми” – это же награда для всей музыки.
Соломон Волков: Тут не так, как “Грэмми” в популярной музыке, поскольку популярную музыку показывают по телевизору, это многомиллионная аудитория и это очень значительно влияет на продажи. Классическая музыка в этом смысле остается как бы на задворках, но для престижа классического музыканта “Грэмми” очень важна и, конечно же, звукозаписывающие фирмы борются за то, чтобы именно их артисты, их музыканты получили бы “Грэмми”. Для сравнения можно сказать, что там всего 15 категорий классической музыки, в то время как в популярной музыке – сотня или более того. Об одной специальной премии в области классической музыки я хочу рассказать. Это награда за достижения в течение всей творческой деятельности.
Александр Генис: То есть, по совокупности заслуг.
Соломон Волков: И ее впервые в истории получил классический ансамбль – квартет под названием “Джулиард квартет” (Juilliard String Quartet). Это уникальный организм, существует он с 1946 года, но, конечно же, не в одном и том же составе. Я знал музыкантов из первого состава, причем с одним из них, недавно умершим в возрасте 96 лет альтистом Рафаэлем Хилаэром (Raphael Hillyer), у меня даже был любопытный разговор, причем произошел он в Ленинграде. Я тогда учился в Ленинградской консерватории и возглавлял струнный квартет, а “Джулиард квартет” (дело было в середине 60-х годов) приезжал в Ленинград с гастролями. И их пригласили послушать достижения советских студентов в квартетном жанре. Мы им показывали только что написанный 9-й квартет Шостаковича. И я никогда не забуду, как Рафаэль Хилаэр прочел мне тогда целую лекцию и сказал, что сам учился у Шостаковича. Я тогда удивился, каким это образом американский музыкант мог учиться у Шостаковича в 20-е годы. Потом я узнал, что это действительно было, но ему тогда было 14 лет, а Шостаковичу было 18. Примем, что это было учение. Но главное заключалось в том, что Хилаэр начал мне говорить, что музыка Шостаковича устарела, никому больше не интересна, это академическая музыка из прошлого, а надо играть новаторскую музыку, как минимум, квартеты Бартока или Шенберга, что-нибудь в этом роде. Я тогда его с некоторым смущением выслушал – для меня и моих товарищей новейший квартет Шостаковича это был венец мира, это была для нас невероятная награда.
Александр Генис: Это и был авангард.
Соломон Волков: Да, и мы играли это произведение самому Дмитрию Дмитриевичу. Так что нам как-то все это показалось очень странным. И я не без некоторого удовлетворения хочу сейчас показать в качестве примера деятельности “Джулиард квартета” их сравнительно недавнюю запись, сделанную к 60-летию (конечно, в новом составе) Квартета Шостаковича № 3 – то есть они записали ту музыку, которая когда-то одному из отцов-основателей этого квартета казалась устаревшей, академической, скучной, никому не нужной. А сейчас, по-моему, “Джулиард квартет” исполняет эту музыку Шостаковича, Квартет № 3, с невероятным проникновением в меланхолическое настроение этого композитора.
(Музыка)
США: страна на перекрестке
Александр Генис: В “Нью-Йорк Таймс” опубликована статья Дэвида Брукса, где колумнист газеты взвешивает шансы Америки на будущее – в условиях конкуренции со стороны азиатских гигантов, прежде всего, Китая. Сейчас, в связи с недавней встречей лидеров Китая и Америки в Вашингтоне, этот материал заслуживает особенного внимания. Итак, какие шансы у Америки в конкурентной борьбе с Китаем?
Соломон Волков: Дэвид Брукс настроен довольно оптимистично. Вообще он, по-моему, здравомыслящий наблюдатель, центрист, и это меня всегда привлекало.
Александр Генис: По-моему, он самый умный колумнист “Нью-Йорк Таймс”, скажу так.
Соломон Волков: И он говорит о том, что по сравнению, скажем, с Китаем, Америка это страна сравнительно свободная от коррупции, коррупция не типична для Америки, она, конечно, существует в ней, но это не является ее составляющей, как во многих других странах, в том числе в Китае, и, конечно же, в России. Затем это страна, которая свободна от вот этих переплетающихся племенных, производственных и иных связей, то есть в ней позволительно людям быть гибкими.
Александр Генис: Больше свободы, попросту говоря.
Соломон Волков: Но вот эта свобода от принадлежности к клану очень важна. Клановость в Америке довольно слабо проявляется. Затем это страна высокого социального доверия, не иерархичная страна, и это тоже очень важное ее отличие и от России, и от Китая и, конечно же, от стран третьего мира. Здесь люди менее склонны подчиняться авторитету власти, а более склонны как бы двигаться в каком-то новом, неизведанном направлении, поэтому университеты отличаются высоким качеством своей исследовательской работы и сюда съезжаются самые любопытные и смелые умы со всего мира.
Александр Генис: Любопытно, что один из главных лидеров Китая свою единственную дочку отправил учиться в Гарвард.
Соломон Волков: И, в конце концов, Америка, -заключает Брукс, – нация на перекрестке.
Александр Генис: И это мне показалось самым интересным в его статье – мысль о том, что Америка и есть тот самый мост, который соединяет Европу и Азию. Мы привыкли говорить Евразия, имея в виду Россию, потому что это страна между Европой и Азией или страна в Европе и Азии. Но надо вспомнить, что Америка тоже лежит между Европой и Азией. И на сегодняшний день, наверное, это и есть перекрестье двух великих цивилизаций – азиатской и европейской. И особенно у нас, в Нью-Йорке, мы это видим с вами каждый день.
Соломон Волков: Я вижу это у себя в доме.
Александр Генис: Недавно была напечатана статья замечательного историка Тони Джатта (он умер, к сожалению, не так давно), где он говорил о том, что такое мировой город. И он, перечисляя мировые столицы прошлого, Париж или Лондон, приходит к выводу, что есть только один такой город – Нью-Йорк. Потому что Нью-Йорк – город, который принадлежит не Америке, а миру, и это гигантская разница. И именно в этом будущее и Нью-Йорка, и Америки, потому что она – открытая страна, представляет собой некий другой виток цивилизации. И, по-моему, это очень своевременное напоминание, потому что американцы тяжело переживают рецессию, кризис, тяжелое настроение в стране, и очень вовремя напомнили мы об этом.
В связи с этим я хочу привести письмо, которое мы недавно получили от нашего слушателя из Риги, который предлагает сделать Америку еще более открытой веяниям мира за счет расширения эмиграции. Вот, что пишет наш слушатель Алик из Риги:
“А почему бы не впустить всех желающих внутрь Америки, за исключением совершенных фанатиков от религии? Пусть наслаждаются образованием, медициной, Второй поправкой, наконец. Разве это справедливо, когда в нескольких сотнях миль от берегов такого мирового рая спасительных технологий и науки, на острове, и так уже разрушенном землетрясением, люди умирают от холеры? (Речь идет о Гаити – А.Г.). Перевести всех в Новый Орлеан, выучить и обучить. Бедности и преступности в Карибском регионе будет меньше, престиж США будет на высоте, и только свободная эмиграция спасет Америку от кризиса и сделает богаче, хотя бы туда переедет вся Латинская Америка с Африкой вместе. Расскажите о проблемах эмиграции подробнее в одной из передач”.
Это такое письмо, я бы сказал, утопическое.
Соломон Волков: Тем более, в данный момент, когда в Америке, как мы знаем на примере штата Аризона, наоборот, ужесточаются антиэмиграционные законы, и сейчас заново расправляющая свои мускулы Республиканская партия настроена весьма антиэмиграционным образом.
Александр Генис: И, конечно, идея привезти всех в Америку это довольно дикая мысль, гораздо правильнее перевести Америку в те страны, которые в ней нуждаются. Например, перевести американскую Конституцию в Мексику или в Африку.
Соломон Волков: Или на Гаити.
Александр Генис: Ведь дело в том, что Америка стала Америкой не потому, что она изначально была богатой или здесь все было хорошо.
Соломон Волков: Но потому, что она собирала наиболее талантливых эмигрантов со всего мира.
Александр Генис: А почему они приезжали в Америку? Потому что это нация на перекрестке – то, о чем мы только что говорили. Когда-то, когда Мексика и Америка начинали свой исторический путь, у Мексики было гораздо больше преимуществ, чем у Америки. Почему так изменилось? Потому что законы в Америке были другие.
Соломон Волков: И уважение к ним – вот, что очень важно.
Александр Генис: И поэтому эти законы привели эмиграцию сюда. И, конечно, выход из этого положения не в том, чтобы расширить эмиграционные квоты, а в том, чтобы экспортировать из Америки те ценности, которые делают жизнь богатой и свободной.
Анатолий Рыбаков: Американский зпилог
Александр Генис: В России довольно широко отметили столетие Анатолия Рыбакова. Мы тоже чуть коснулись этого юбилея, однако во всех юбилейных материалах ничего не говорилось об американском эпилоге в жизни российского писателя. Соломон, вы же дружили с Рыбаковым в Нью-Йорке, давайте восполним этот пробел.
Соломон Волков: Рыбаков был практически моим соседом, мы оба жили на Бродвее, он поселился в пяти минутах ходьбы от меня. И мы довольно много разговаривали, в частности, о Сталине, потому что Сталин нас обоих чрезвычайно интересовал. Конечно, Рыбаков здесь ас, классик, он впервые так нарисовал Сталина в художественной литературе в своем романе “Дети Арбата”, я считаю, что до сих пор этот сталинский портрет Рыбакова непревзойден – никто в художественной литературе не создал равносильного портрета Сталина. Причина в том, что Рыбаков изучил сталинское творчество, внимательно проштудировав его собрание сочинений, и, как он мне не раз говорил, он мыслил как Сталин, он мог от лица Сталина читать монологи целые и, даже, придумал этот афоризм, который теперь приписывают Сталину – “Нет человека – нет проблемы”.
Александр Генис: Вы знаете, с вами не согласен наш слушатель из Москвы Александр Васильевич. Вот отрывок из его письма:
“Рыбаков не знает и не понимает ни духа той эпохи, ни личности Сталина.
Теперь, благодаря Соломону Волкову (он вспоминает нашу предыдущую передачу – А.Г.), я, похоже, начинаю понимать, в чем источник ошибки Рыбакова. Оказывается, Рыбаков много раз, от корки до корки, прочитал собрание сочинений Сталина. Лучше бы он прочитал сочинения Сталина всего один раз, а высвобожденное время использовал для изучения других материалов того времени, хотя бы только большевистской периодики и стенографических отчетов конференций и съездов РКП и ВКП. Тогда бы Рыбаков, несомненно, понял, что Сталин был полнейшим интеллектуальным ничтожеством, и что привели его к власти еще большие интеллектуальные ничтожества, сумевшие вытеснить из партийного руководства всех, кто хоть сколько-нибудь умел думать, и не стал бы изображать Сталина в виде гроссмейстера, обдумывающего очередной ход”.
Что вы ответите на это, Соломон?
Соломон Волков: Мне кажется, что это очень, к сожалению, распространенное заблуждение – представлять Сталина такого рода низколобым фельдфебелем и интеллектуальным ничтожеством. Таковым он, по моему мнению, определенно не был. Начнем с того, что эти 13 томов (а там еще несколько томов планировались) сочинений Сталина Сталин сам написал своей рукой. Все последующие советские вожди в лучшем случае подписывали свои речи, иногда что-то наговаривали несвязное, как Хрущев, а потом им целый штат редакторов это дело правил. Сталин сам все написал. То есть он был политическим писателем.
Александр Генис: К несчастью.
Соломон Волков: Мы ведь сейчас не говорим к счастью или к несчастью, мы оцениваем его интеллектуальные возможности, а они, я считаю, у Сталина были весьма немалые. И обойти своих политических противников, среди которых были действительно незаурядные фигуры вроде Троцкого или Бухарина, ему удалось совсем не потому, что он был каким-то ничтожеством, а они, гении, которые проиграли этому ничтожеству, они проиграли в области политики. Он был более даровитым политиком, чем эти фигуры, которые внешне представлялись более блестящими личностями.
Александр Генис: Вы знаете, Соломон, я не стану спорить по поводу конкретных сочинений Сталина, которые я никогда не читал и не прочту, но мне кажется общий принцип ошибочным. Дело в том, что обаяние власти, какой бы она ни была, всегда скрашивает личность. Наполеон был яркой фигурой, кто будет спорить, но когда он оказался на острове Святой Елены, мы вдруг увидели плоского и пошлого человека. Гитлер был таким ярким оратором, но когда мы прочитали его “Застольные беседы”, выяснилось, что он – идиот, он говорил страшные, тупые вещи, которые недостойны образованного человека, которым он и не был. Я хочу сказать, что когда у человека есть власть, нам кажется все, что он говорит гораздо умнее, чем когда он эту власть теряет. И это относится и к Сталину, по-моему.
Соломон Волков: Я думаю, что неправильно оценивать политика по качеству его писаний или высказываний. Потому что политик это совершенно особая профессия, и в этом я убедился на примере перестройки: все либеральные говоруны 60-х годов оказались неспособными к политической деятельности, у власти оказались люди, способные руководить и проводить в жизнь политические решения. Это специальное, особое дарование? и Сталин им владел в полной мере.
Прокофьев и Русская Америка
Александр Генис: Нашу сегодняшнюю передачу завершит второй эпизод из цикла “Прокофьев и русская Америка.
Соломон Волков: Сегодня я хочу представить нашим слушателям отрывок из “Классический симфонии” Прокофьева, которую он сочинил в 1917 году. Дело в том, что эта симфония дважды сыграла важную роль в том, что Прокофьев в 1918 году, в итоге, оказался все-таки в Нью-Йорке. В первый раз это произошло, когда на премьере “Классический симфонии” в апреле 1917 года оказался Луначарский, тогдашний большевистский нарком. Горький познакомил Прокофьева с Луначарским и Прокофьев решил, что наступил удобный момент, и он может попросить у большевистского руководителя документы и разрешение для того, чтобы выехать из революционной России в США. Как вспоминает Прокофьев, он сказал Луначарскому: “Я много работал и теперь хотел бы вдохнуть свежего воздуха”. Луначарский сказал ему: “Вы – революционер в музыке, а мы – в жизни. Нам надо бы работать вместе. Но я не буду чинить вам препятствий”. Вот видите, какие были тогда либеральные большевистские вожди! И действительно, Прокофьеву были выданы соответствующие документы и он, думая, что уезжает заграницу на несколько месяцев, в итоге, покинул страну почти на 10 лет, до 1927 года (когда он вернулся в СССР на гастроли), а уж окончательно вернулся он в страну в 1936 году. Прокофьев проделал длинный путь, добираясь из Петрограда в США. Сначала он направился во Владивосток, потом в Хабаровск и оттуда – в Токио, где имя Прокофьева уже было известно благодаря тому, что там (представляете, в 1918 году!) вышла уже книга о современной музыке, по-японски, где Прокофьеву была отведена специальная глава.
Александр Генис: В России такой книги еще не было.
Соломон Волков: А там уже была. И вот поэтому ему удалось устроить концерт, но, как замечает не без юмора Прокофьев, “народу туда пришло немного, и йен я заработал маловато”. Из Токио Прокофьев, с остановкой в Гонолулу, добрался до Сан-Франциско, где его посадили в специальный такой центр (потому что он приехал из большевистской страны, а к приезжим из России относились тогда с большим подозрением в США), и потом ему учинили допрос:
– Вы сидели в тюрьме?
– Да, – ответил Прокофьев.
– Это плохо. А где же?
– У вас на острове.
– Ах, вам угодно шутить?!
Его впустили в Сан-Франциско, и в сентябре 1918 года Прокофьев оказался в Нью-Йорке. Здесь “Классическая симфония” сыграла опять важную роль в его судьбе, потому что ее поклонником оказался американский дирижер Дамрош (Walter Johannes Damrosch), очень влиятельная фигура в американских кругах. Он слушал “Классическую симфонию” в исполнении Прокофьева за роялем и все время восклицал: “Какая прелесть! Настоящий Калинников!”. Прокофьев страшно оскорбился, но потом ему объяснили, что Дамрoш с симфонией Калинникова объехал всю Америку.