Нефтедоллары брежневской эпохи и Россия сегодня
19 декабря по новому стилю родился Леонид Ильич Брежнев. Имя этого человека у многих ассоциируется с так называемой эпохой застоя. Эпохой пустых прилавков в магазинах и пустых речей номенклатурщиков. Эпохой политических народных анекдотов и частушек: «Брови черные, густые, речи длинные, пустые – если верный дашь ответ, то получишь 10 лет».
И вместе с тем, это время стало началом конца социалистической державы: после него вереницей пронеслись пышные похороны Андропова, Черненко, затем недолго длилась перестройка – и Советский Союз распался.
День рождения Брежнева стал поводом продолжить привлекшую внимание читателей «Голоса Америки» беседу о советской истории с Алексеем Фененко, ведущим научным сотрудником Института проблем международной безопасности РАН.
Василий Львов: Алексей Валериевич, брежневскую эпоху критиковали не только идейные противники социализма, но и сами коммунисты. Эту эпоху определяли одним словом – «застой». Вы знаете как родился этот термин? Кто первым заговорил о застое?
Алексей Фененко: Понятие «застой» было придумано Андроповым в начале 1983 года. Тогда он публикует свою программную статью в журнале «Коммунист», и там он впервые говорит, что нужно преодолевать застойные явления в обществе. Андропову это было нужно, чтобы получить своего рода санкцию на серьезные потрясения внутри политической элиты.
В.Л.: Напомню читателям, что об этих потрясениях вы говорили в
прошлом нашем интервью. Речь шла, в частности, о том, что Андропов дал ход делу Чурбанова, зятя Брежнева, припугнув таким образом высшую элиту. Еще вы говорили об узбекском деле, на примере которого, по-вашему мнение, Союзный центр доказывал свое первосходство, высшую власть перед союзными республиками.
А.Ф.: Совершенно верно. Так вот, после Андропова, при Черненко разговоры о застойных явлениях были временно забыты, но к ним снова вернулись при Горбачеве. Сначала Горбачев, говоря о Черненко, скажет, что у нас наблюдаются новые застойные тенденции, а затем в 1986-м во Владивостоке он уже распространит этот термин непосредственно на брежневское время и скажет, что нам надо преодолевать времена застоя.
В.Л.: Итак, что же такого застойного было в том времени? Простой человек, который застал брежневское время, вспомнит, в первую очередь, бесконечные очереди за всем на свете – от машины до буханки хлеба. Но вы, очевидно, предпочитаете сосредоточиться на проблеме в более широком масштабе? Одним словом, какие застойные процессы происходили в обществе?
А.Ф.: Экономическая система страны была законсервирована в том виде, в каком она сложилась при Сталине. Но уже невозможно было контролировать экономику теми методами при таком росте товаров, при увеличении потребностей людей, которые из деревенских жителей превратились в горожан, при увеличении цикла, необходимого для запуска производства, от 3-4 лет, как при Сталине, до 15-ти.
В.Л.: В связи со всем этим непомерно разрослась, как известно, теневая экономика. А как же реформы Косыгина, его желание увеличить самостоятельность предприятий в стране?
А.Ф.: Чтобы ответить на этот вопрос, необходимо коснуться личности Брежнева. Это очень показательная фигура в советской истории. Брежнев – первый государственный лидер СССР, который лично не был участником октябрьской революции и гражданской войны. Он принадлежал к другому поколению, сформировавшемуся в 1930-1940-е годы. Поэтому, кстати, при Брежневе начинается культ Великой Отечественной войны.
В.Л.: Значит, Брежнев представлял уже другое поколение со своим особым сознанием?
А.Ф.: Брежнев сформировался в период, когда в Советском Союзе сложилась мощнейшая бюрократическая система. Тот тип большевика-воина, который был характерен для 1920-1930-х годов, стал в принципе в советском обществе невозможен, потому что «вождистские» качества могли мешать карьере в бюрократическом обществе. Но здесь еще есть один момент.
Как известно, начиная с Ленина, у нас было две номенклатуры – государственная и партийная. Отношения у них были очень сложные, потому что партия формально ничего не могла приказать ни Совету министров, ни другим государственным структурам, но партия могла вызвать на ковер любого министра и сказать: «Где твоя партийная совесть? Давай-ка действуй так, а не иначе». Сначала предполагалось, что государственная номенклатура управляет Советским Союзом, а партия готовит мировую революцию. Вот пока было живо то поколение, которое прошло октябрьскую революцию и гражданскую войну, надежда на мировую революцию умы не покидала. Когда в середине 1960-х это поколение ушло, в обществе стал созревать вопрос, а зачем нужна такая гипертрофированная роль партии?
В.Л.: Но Брежнев относился к партийной элите, и в 1977 году ответом на этот вопрос стало принятие новой конституции, в которой партия объявлялась главным источником власти в стране. Как эти особенности личности Брежнева отразились на ситуации в стране?
А.Ф.: У Брежнева была склонность к компромиссу, обсуждению решений и во внутренней, и во внешней политике. Брежнев колебался и пытался как-то восстановить контакты с Западом. И в 1957 году мы отказываемся от сталинского социализма. А преемником сталинского социализма объявляет себя Китай.
В.Л.: С которым отношения у СССР становятся напряженными.
А.Ф.: Да, и наша ниша радикального борца с Западом оказывается теперь занята Китаем. Вдобавок ко всему возникает внешняя угроза для идеологии СССР. Оказывается, социализм может быть более успешным, чем в Советском Союзе, и без власти КПСС. Есть пример западных социал-демократов. Опыт шведского социализма, приход к власти СДПГ в Западной Германии. Поэтому с определенной точки зрения главным противником Советского Союза в «холодной войне» были не столько США, сколько западноевропейские социал-демократы, неприятные тем, что они были более успешными социалистами.
В.Л.: И, конечно, в Чехии был еще один вид социализма – с человеческим лицом. А внутренний вызов – диссидентство?
А.Ф.: Тогда на Западе возникла идея конвергенции: брать лучшее от социализма и от капитализма. Ее приняли и в СССР. В таких местах, как Институт США и Канады, публикуют серию книг с критикой буржуазных концепций. Но там же было и детальное изложение буржуазных концепций. То есть советского читателя в первые годы правления Брежнева начинают широко знакомить с Западом, а отсюда – феномен внутрисистемного диссидентства. Но не будем отклоняться. Итак, перед советским руководством встает вопрос: как нам внешнюю политику строить, кто мы в этом мире? Был вариант сближения с социал-демократией. Как раз тогда Шарль де Голль выдвигает идею общеевропейского дома, а советское руководство ее подхватывает. Брежневское руководство начинает осознавать, что нет серьезных причин для войны с Соединенными Штатами.
В.Л.: Почему нет?
А.Ф.: Ни мы, ни американцы в то время не имеем возможности свободно вести войну ни в одном полушарии. Итак, с американцами брежневское руководство в первые годы своего пребывания у власти ведет двойственную игру. С одной стороны, стратегический диалог – отсюда вся система контроля над вооружениями, а с другой стороны – СССР ведет диалог с западными социал-демократами, чтобы подорвать таким образом влияние НАТО и американцев в Европе. Это приносило свои плоды, что показала игра с де Голлем и Миттераном. Но наступает 1968 год.
В.Л.: Пора студенческих восстаний во Франции, волнений в Нидерландах, в ФРГ и Британии…
А.Ф.: И в то время Советский Союз не стал никак поддерживать левые движения в Западной Европе. Мы дали очень четко понять американцам – мы не намерены серьезно менять статус-кво в Европе. То есть все наши отношения с западной социал-демократией – не более чем игра. Ничего серьезного по подрыву НАТО мы не замышляем. Таким образом, 1968 год предопределил будущий крах Советского Союза и нарастание застойных тенденций.
В.Л.: И в тот же самый год страны Варшавского договора ввели войска в Чехословакию.
А.Ф.: Если вдуматься, в идеях Дубчека не было ничего достаточно революционного для ввода войск. Не мешали ли же полякам развивать социализм с польской спецификой и общаться с католической церковью. А дело было в том, что в СССР сопротивлялись как раз реформам Косыгина. Чехословакия и раздувание истерии вокруг пражской весны стало очень хорошим поводом для свертывания реформ. После этого с 1970 года начинается нарастание стагнации.
В.Л.: Почему же такая экономка продолжала существовать столь долгое время?
А.Ф.: Был поток нефтедолларов. Ошибочно говорить, что у нас не было переоборудования промышленности. Это неправда. Переоборудование было. Проблема была в том, что нефтедоллары позволяли жить без обновления экономической системы.
В.Л.: Да и на ВПК были огромные расходы, неправда ли?
А.Ф.: И, таким образом, под маской внешнего благополучия и застоя в обществе формировались те процессы, которые определяют нашу жизнь до сих пор. А в элите подспудно созревали три проекта. Проект первый – отстранение КПСС от власти; проект второй – приватизация государственной собственности; и проект третий – демонтаж Советского Союза.