Бывший глава Международного валютного фонда Доминик Стросс-Кан, обвиняемый в сексуальном насилии над горничной манхэттенского отеля Sofitel, не признал себя виновным ни по одному из семи пунктов обвинения.
В ходе досудебных слушаний в верховном уголовном суде Нью-Йорка Доминику Стросс-Кану была дана формальная возможность высказаться по существу предъявленных ему обвинений. Обвиняемый заявил о своей полной невиновности. Он сделал это, по словам его защитника Бенджамина Брафмана, “отчетливо и убедительно”. Адвокат настаивает, что даже если сексуальный контакт между его подзащитным и горничной отеля и имел место – то только с согласия обеих сторон:
– Как только все свидетельства будут рассмотрены, станет очевидным абсолютное отсутствие элементов насилия и принуждения в этом деле.
В свою очередь Кеннет Томпсон адвокат истицы заявил, что 32-летня уроженка Гвинеи Нафиссатоу Диелло “травмирована о очень страдает”. Он добавил, что его клиентка “намерена прийти в суд и рассказать всю правду, чтобы добиться справедливости и уважения к себе”:
– Жертва хочет, чтобы вы знали, что даже все могущество, деньги, международное влияние Доминика Стросс-Кана не скроют правды о том, как он поступил с нею.
Адвокаты защиты обвиняемого попросили суд немедлено обеспечить им доступ к свидетельствам, собранным полицейскими и криминалистами в комнате отеля, а также непосредственно с тела и одежды бывшего главы МВФ и гостиничной горничной.
Впервые после ареста Стросс-Кан предстал перед публикой в строгом костюме и в галстуке. Вся процедура слушаний заняла несколько минут. После чего обвиняемый под руку с супругой, французской тележурналисткой Энн Синклер, твердым шагом вышли из здания суда и уехали в черном микроавтобусе. Вслед им группа горничных нью-йоркских отелей скандировала слово “Позор!”.
Наблюдатели предполагают, что тезис об обоюдном согласии обвиняемого и истицы на секс в номере отеля может стать основной линией защиты. В этом случае, говорят они, защите трудно будет убедить жюри присяжных в том, что горничная, ранее не знакомая со Стросс-Каном, настолько была им очарована, что добровольно согласилась вступить с ним в связь, хотя потом и обвинила его в насилии над ней. Однако под давлением физических свидетельств в пользу обвинения, с которыми защита еще не ознакомлена в полном объеме, линия об обоюдном согласии на секс, может стать единственным выходом.
Общественную реакцию в Соединенных Штатах на скандал вокруг Доминика Стросс-Кана в интервью РС комментирует Джулиан Зелицер, профессор истории и публичной политики Принстонского университета:
– Для американцев скандалы – дело привычное. В том числе и секс-
скандалы, в которых замешаны влиятельные люди. Например, буквально только что конгрессмен-демократ Энтони Уайнер признался в том, что, будучи женатым, три года поcылал через социальные сети Twitter и Facebook непристойные сообщения и фотографии шести женщинам. Я бы не сказал, что дело Стросс-Кана вызвало в США запредельный общественный резонанс, но, учитывая его высокий статус и репутационные опасения администрации дорогого нью-йоркского отеля, публика более чем обычно в подобных случаях озабочена тем, что бывшему главе МВФ все может сойти с рук. Дело усугубляет еще и то, что попытка принудить истицу к сексу сопровождалась крайне агрессивным, жестоким поведением со стороны обвиняемого. Это выводит дело Стросс-Кана за привычные рамки скандалов, которые случаются в американской политической среде.
– Относительно этого дела очень быстро стали возникать различные конспирологические версии: кто-то говорил, что Доминик Стросс-Кан кого-то очень не устраивал как глава МВФ, кто-то, что он стал жертвой предвыборной борбы во Франции. Насколько часто подобные громкие дела в США бывают окружены теориями заговора?
– Такие теории сопровождают практически каждый крупный скандал. Вспомним, в конце 90-х некоторые исследователи проводили конспирологические параллели между делом о скандальной связи президента Билла Клинтона с практиканткой Белого дома Моникой Левински и делом об убийстве президента Джона Кеннеди в 1963 году. В обоих случая якобы подразумевалось отстранение действующего президента от власти любым способом. Но, как правило, подтвердить подобные предположения не удается. Нечасто утверждения о заговоре могут быть доказаны в суде, даже если эти утверждения истинны. В случае с Кеннеди до сих пор господствует официальная версия об убийце-одиночке Освальде. Сексуальные же скандалы так и остаются производным действий одного человека, без закулисных манипуляций влиятельных сил.
– Можно ли сейчас предвидеть, чем закончится для Стросс-Кана суд в Манхэттене?
– Пока трудно предположить, чем все закончится, но уже сейчас Стросс-Кан поставлен в жесткие рамки своим высоким общественным статусом и опасениями служителей американской Фемиды в том, что он скроется во Франции, которая его затем не выдаст. Американские суды работают в соответствии с законом. Но я предвижу большое общественное негодование в случае, если его вина будет доказана, но публика сочтет наказание слишком мягким.
Защита Стросс-Кана: ход обоюдным согласием. Свобода
40 лет околоземной «карусели»
Подготовка к марсианскому полету стала препятствием на пути его осуществления
7 июня 1971 года к первой в мире долговременной орбитальной станции (ДОС) «Салют-1» пристыковался корабль «Союз-11». На ее борт перешел первый (и как оказалось, последний) экипаж этого комплекса: Георгий Добровольский – командир, Владислав Волков – бортинженер и Виктор Пацаев – инженер-исследователь. Так началась история эксплуатации в СССР/России орбитальных станций: вначале главного элемента подготовки страны к «броску» в «дальний» космос (за пределы лунной орбиты), а впоследствии – тормоза на пути развития ее космической отрасли и символа застоя национальной космонавтики.
ДОСы: история рождения
После провала лунной пилотируемой программы СССР работники советской космической отрасли получили, как вспоминал соратник главного конструктора Сергея Королева академик Борис Черток в своей книге «Ракеты и люди», примерно такую установку из ЦК КПСС: «Нельзя допускать у народа даже мыслей о каких-либо наших неудачах в космосе. У нас свой путь, своя дорога, а если американцы тоже добиваются успехов, то это где-то в стороне от нашей генеральной линии».
Раздумья о том, как компенсировать неудачу советской лунной программы, «терзали», по словам Чертока, «не только высших руководителей». Они буквально «висели в воздухе». Первым наполнил такого рода мысль конкретным содержанием другой конструктор ракетно-космической техники Владимир Челомей (его самое известное детище – ракета-носитель «Протон»).
В 1967 году его Опытное конструкторское бюро (ОКБ-52), впоследствии переименованное в Центральное конструкторское бюро машиностроения (ЦКБМ), приступило к разработке проекта орбитальной станции. Возможность создания подобной техники подкреплялась и наличием вышеупомянутого «Протона». Этот носитель мог вывести на околоземную орбиту 20 тонн – более чем достаточно, чтобы запустить в космос ДОС.
Станции Челомея было присвоено наименование «Алмаз». Формально эта ДОС разрабатывалась по заказу Министерства обороны. По первоначальному проекту она должна была состоять из непосредственно самой станции, спускаемого аппарата для возвращения экипажа на Землю и большегрузного транспортного корабля снабжения (ТКС). Главной задачей этой ДОС (у Челомея предпочитали аббревиатуру ПОС – пилотируемая орбитальная станция) была разведка.
Впрочем, пальма первенства в выдвижении идеи использовать пилотируемую орбитальную станцию в качестве разведчика принадлежит США. 10 декабря 1963 года Америка обнародовала планы создать под эгидой Пентагона так называемую Обитаемую пилотируемую лабораторию (Manned Orbital Laboratory – MOL). Официально MOL предназначалась для научных исследований, но одной из ее главных функций была космическая разведка. Однако по мере совершенствования беспилотных космических разведчиков необходимость в столь дорогостоящем сооружении постепенно отпала, и программа была закрыта в июне 1969 года, за месяц до посадки «Аполлона-11» на Луну.
«Алмаз» или «Салют»?
В ОКБ Королева также не оставили без внимания тематику орбитальных пилотируемых комплексов. Там стали разрабатывать проект Многоцелевой космической базы-станции (МКБС). Как и челомеевская ПОС, она создавалась для разведки, однако в большей степени соответствовала своему названию «база». Предполагалось, что в МКБС будут заходить другие космические аппараты (КА), главным образом разведчики, для сдачи своих фотоматериалов, зарядки новой пленкой, заправки топливом, профилактики и ремонта. Это позволило бы продлить срок службы данных КА.
Впрочем, МКБС должна была исполнять роль не только «станции техобслуживания» для спутников. Планировалось оснастить ее различными видами противоракетного и противолучевого оружия. Идея строить подобные орбитальные «дредноуты» приходила в голову не только советским конструкторам. В 1950-е годы Вернер фон Браун – один из главных творцов космической программы США – предлагал вывести на околоземную орбиту станцию с крылатыми и обычными атомными бомбами на борту.
Итак, Кремлю предстояло выбрать, кто будет строить первую ДОС: предприятие Королева или Челомея? Выбор пал на первое. Отчасти это было обусловлено умелым лоббированием интересов своей фирмы сотрудниками королевского КБ, включая «родственные связи» данного КБ и Кремля (ведущий конструктор по ДОСам Юрий Семенов был женат на дочери члена Политбюро ЦК КПСС Андрея Кириленко), отчасти – внешнеполитическими факторами. «Королевцы» не только заявили, что создадут станцию быстрее «челомеевцев». Они предложили сделать ее гражданской, открытой для международного сотрудничества. Чисто военный «Алмаз», работы над которым к тому же заметно выбивались из графика, такой возможности, разумеется, предоставить не мог.
Кремль ухватился за эту идею – стать пионерами в области объединения усилий разных стран за пределами атмосферы пришлось по вкусу советским вождям. Это подчеркнуло бы миролюбивый характер внешней политики СССР. Но нужно было торопиться, пока американцы не додумались захватить с собой на Луну кого-либо из своих европейских союзников.
Скорость создания первой ДОС была достигнута путем «конфискации» у Челомея уже готового корпуса «Алмаза» (что, разумеется, вызвало у этого конструктора яростные протесты). «Королевцы» начинили ее своим оборудованием, значительная часть которого была разработана для корабля «Союз», и «Салют-1» был готов.
Впрочем, челомеевские станции все же увидели космос под наименованиями «Салют-2», 3 и 5. Из них меньше всего повезло «Салюту-2». Станция стала терять герметичность еще до того, как на нее прибыл первый экипаж, и через два месяца после запуска была сведена с орбиты. «Салюты» 3 и 5, хоть и непродолжительное время, но смогли поработать с космонавтами на борту. Все последующие «Салюты» – 6 и 7, а также «Мир», были произведениями королевской фирмы.
Зачем нужны были ДОСы?
Профессор Леонид Алексеевич Горшков, в прошлом один из ведущих проектантов РКК «Энергия», вспоминал в беседе с корреспондентом «Голоса Америки»: «Хотелось сделать что-то новое, идти вперед. И, конечно, очень велико было стремление обогнать американцев в сфере создания обитаемых космических комплексов: вывести на орбиту станцию раньше их и дольше их там летать».
Как уже отмечалось, подобный порыв инженеров и конструкторов советской ракетно-космической отрасли нашел полное понимание Кремля. Работам на данном направлении была обеспечена необходимая поддержка. Любопытно, что вначале ДОСы интересовали инженеров и конструкторов сами по себе, а не как этап подготовки к марсианской экспедиции. Марсианский пилотируемый проект разрабатывался в СССР с начала 1960-х годов, но ДОСы пошли как бы «параллельным курсом» с ним. И лишь начиная с «Салютов» 6 и 7, не говоря уже о многомодульном «Мире», стало, по словам Горшкова, приходить понимание того, что ДОСы являются ценным стендом для отработки и проверки «марсианских» технологий.
Венцом достижения ДОСов как такого рода стендов стала конструкция межпланетного орбитального корабля (МОК), являющегося основным элементом пилотируемого комплекса для полета к Марсу. МОК был разработан в начале 2000-х годов. Как подчеркнули в книге «Пилотируемая экспедиция на Марс» его создатели, «основной особенностью конструкции и систем межпланетного орбитального корабля является максимальное использование российских технологий, конструкций и систем, отработанных при создании орбитальных станций “Салют”, “Мир” и российского сегмента МКС».
Американский ответ
Создан был орбитальный форпост и за океаном, но его рождение, в отличие от «Салютов», было обусловлено не столько факторами «космической гонки» и стремления двигаться вперед в профессиональном плане, сколько желанием максимально использовать деньги налогоплательщиков, потраченные на «Аполлон». Кроме того, НАСА хотело избежать увольнения порядка 400 000 сотрудников американской космической отрасли после завершения лунной программы в 1972 году.
Американский орбитальный комплекс, получивший название «Скайлэб», был одобрен в 1967 году в рамках Программы применения результатов программы «Аполлон». Станция должна была быть сооружена на основе 3-й ступени ракеты-носителя «Сатурн-5», а экипажи на ее борт доставлялись бы кораблями «Аполлон». Данная схема проекта и была реализована.
«Скайлэб» эксплуатировалась в пилотируемом режиме с 25 мая 1973 по 8 февраля 1974 года. За это время на ней поработали три экипажа, каждый из которых состоял из 3 человек. После того как станцию покинул последний астронавт, она была переведена в автоматический режим полета и 11 июля 1979 года сошла с орбиты, просыпавшись в виде искусственного метеоритного дождя на юго-западную Австралию.
Как движение вперед превратилось в «бег на месте»
«Мы думали, – вспоминал Леонид Горшков, – что стоит вывести, допустим, телескоп за пределы атмосферы, и открытия посыплются на нас, как из рога изобилия. Действительность оказалась куда скромнее. Никаких открытий мы там не сделали, хотя приобретаемый опыт строительства и эксплуатации станций был очень ценен».
Однако где-то на исходе первого десятилетия эксплуатации ДОСов, рассказывал Горшков, в советской ракетно-космической отрасли стало нарастать ощущение того, что полеты по орбите уже не дают ничего нового и постепенно превращаются в бесконечное повторение пройденного. Интересно, что на самом «верху» государственной власти стало появляться такое же ощущение.
По воспоминаниям Горшкова, в конце 1970-х годов состоялась встреча генсека ЦК КПСС Леонида Брежнева со ставшим уже главным конструктором РКК (тогда НПО) «Энергия» Юрием Семеновым. Брежнев поинтересовался, а что НПО будет делать дальше, а то все вокруг Земли, да вокруг Земли… Семенов доложил генсеку о том, что предприятие теперь разрабатывает… многомодульную околоземную станцию.
Говоря о причинах, по которым генеральный конструктор «Энергии» Валентин Глушко, а после его преемник Юрий Семенов продолжали «утрамбовывать» ДОСами околоземное пространство вместо того, чтоб нацелиться на Марс, Леонид Алексеевич сказал, что так для них было «проще». Действительно, все основные технологии были уже разработаны и опробованы. Небольшие изменения, вносимые в конструкцию станций, не приводили к качественному расширению их возможностей, но зато и не повышали риска эксплуатации данных комплексов, что позволяло создателям ракетно-космической отрасли «развивать» пилотируемую космонавтику с минимумом «головной боли» для себя.
По мнению Горшкова, определенная часть вины за подобный застой лежит и на проектантах. Они должны были предложить генеральному конструктору проект, который тот должен был либо поддержать, либо отвергнуть. «Наверное, нам (проектантам – Ю.К.) тоже было проще продолжать “совершенствовать” ДОСы», – признал он. – Правда, были и объективные причины, по которым мы не предложили проект марсианской экспедиции. Просто так в неофициально-разговорной форме сделать это было невозможно».
Требовалось подготовить соответствующее проект-постановление правительства, – объяснил Горшков, – но без ракеты-носителя, способной вывести на околоземную орбиту элементы межпланетного комплекса, делать это было бессмысленно – никто б данную инициативу не поддержал. Ракета Н-1 не хотела, а ракета-носитель “Энергии” еще не умела летать. Когда же она научилась это делать [в 1987 году], уже стало понятно, что можно готовить общественное мнение к полету на Марс».
«В 1988 году, – продолжал Леонид Горшков, – мы договорились с Володей Губаревым (бывший главный редактор отдела науки газеты «Правда»), что я напишу статью по марсианской экспедиции в “Правду”. Статья эта после всех согласований с начальством была опубликована 24 мая 1988 года. Ну а почему мы так и не сделали проект-постановление правительства по марсианской экспедиции позже, в конце 80-х и 90-х, понятно: страна вошла в “штопор”».
Нет личности – нет прорыва
Разумеется, не стоит обвинять во всех бедах генеральных конструкторов, и в этом трудно спорить с Леонидом Алексеевичем, но в застое советской космонавтики во второй половине 1970-х годов и на протяжении 1980-х годов виноваты главным образом они. Чтобы понять это, достаточно вспомнить, что когда президент США Джон Кеннеди поставил в 1961 году перед Америкой задачу доставить до конца того десятилетия человека на Луну и благополучно вернуть его на Землю, Соединенные Штаты еще не закончили разработку ракеты-носителя… даже для околоземных орбитальных полетов. Но конструкторы, в частности Вернер фон Браун, убедили главу государства, что меньше чем через 9 лет смогут решить такую масштабную и сложную задачу, как создание «лунной» техники, включая сверхмощный ракету-носитель «Сатурн-5», и действительно решили ее.
Это произошло потому, что американские конструкторы не только верили в собственные силы, но и не боялись взять на себя ответственность, связанную с решением задачи, влекущей за собой повышенный риск. Подобными качествами, кстати, отличался и главный конструктор Сергей Королев.
Уже после полета Юрия Гагарина специалисты по надежности подсчитали, что вероятность благополучного исхода этого полета составляла всего 46%. Но, как писал историк космонавтики Ярослав Голованов о Королеве в своей книге с одноименным названием, это полет «был прежде всего выражением его воли, сконцентрированной до невероятной плотности внутренней энергии, сжатой, как плазменный шнур магнитным полем, ожиданием победы, которой он посвятил жизнь». Увы, никто из преемников Королева на посту руководителя «Энергии» ни подобной волей, ни внутренней энергией не обладал.
Таким образом, длительные полеты по околоземной орбите из ключевого элемента подготовки марсианской экспедиции превратились в один из ее главных тормозов. Произошло это по двум причинам. Первая – увеличивающаяся продолжительность орбитальных миссий позволяла говорить о «лидерстве» СССР в космосе.
В 1978 году экипаж станции «Салют-6» Юрий Романенко и Георгий Гречко побили рекорд третьего экипажа «Скайлэба» (84 дня), проведя на орбите 96 суток. Длительность последующих миссий продолжила идти по нарастающей, достигнув более чем четырехкратного (а на «Мире» во время полета Валерия Полякова – пятикратного) перекрытия рекорда американцев. Подобный показатель «лидерства» создавал как в Кремле, так и в космической отрасли атмосферу благодушия и самоуспокоенности, не способствующей движению вперед.
Вторая причина состояла в том, что эта околоземная «карусель» забирала у национальной космонавтики немалое количество финансовых средств вместе с технологическими и производственными ресурсами, которые могли бы быть потрачены на подготовку марсианской экспедиции.
«Кризис жанра»
Именно это словосочетание использовал в 2000 году заместитель генерального конструктора РКК «Энергия» Юрий Григорьев, когда говорил об околоземной пилотируемой космонавтике. Как генератор новых знаний и технологий она уже давно перестала оправдывать себя с точки зрения тех средств, которые тратятся на ее поддержание.
Данный тезис подтверждается опытом МКС. Для стран-участников данного проекта (за исключением России) это первый обширный опыт длительной пилотируемой внеземной деятельности. По этой причине они решили «выжать» из комплекса все, что можно, продлив период ее эксплуатации на 5 лет, или до 2020 года (станции к тому времени должно исполниться 20 лет, и будет большой удачей, если она долетает до этого возраста). Однако никто из партнеров по станции не рассматривает вопрос сооружения на орбите МКС-2. США нацелились на «дальний» космос и на Марс. Европейские партнеры, Канада и Япония с большой степенью вероятности присоединятся к Америке, ибо союз с ней будет поднимать их космические отрасли, а следовательно – их науку и технику в целом.
Предпринимались, правда, попытки (в основном в России) оправдать дальнейшее сооружение околоземных станций приданием им новых функций типа «сборочно-обслуживающего» цеха, где собирались бы и проходили мелкий ремонт космические аппараты, или же орбитального предприятия по производству лекарств, или неких элементов для электронной промышленности. Правда, никакого бесспорного технико-экономического обоснования строительства подобных объектов представлено не было.
Приступает к созданию своей околоземной станции Китай, но для него, как страны, чей опыт пилотируемой деятельности пока сводится лишь к трем краткосрочным полетам космических кораблей, подобный шаг на пути освоения космоса вполне оправдан.
Что же касается МКС, то этот комплекс можно и нужно «гонять» по орбите до тех пор, пока стоимость его эксплуатации из-за множащихся отказов не станет запретительно высокой. Однако не нужно забывать, что на нынешнем этапе развития мировой космонавтики (определяемом в первую очередь достижениями космических программ России и США) околоземная станция – это всего лишь «тренажер», позволяющий подготовиться к освоению «дальнего» космоса.
С учетом обмена опытом и информацией можно сказать, что мировое космическое сообщество занимается этой подготовкой уже 40 и, возможно, будет заниматься еще 10 лет (до окончания полета МКС). Попытки продолжить кружение вокруг Земли за пределами проекта МКС будут убивать своей бессмысленностью интерес к космонавтике со стороны политиков и общества и, как следствие этого, финансово обескровливать пилотируемую космическую деятельность. Не следует забывать, что Россия сейчас стоит с технической точки зрения намного ближе к марсианскому полету, чем Америка в 1961 году стояла к полету на Луну.
«О Хрущеве мы знаем в основном из анекдотов»
Профессор Университета Брауна Сергей Хрущев о своем отце – разоблачителе культа личности Сталина
В Санкт-Петербурге, в Российской национальной библиотеке состоялась встреча с Сергеем Хрущевым – сыном первого секретаря КПСС в 1953-1964 гг. Никиты Хрущева, в настоящее время профессором Института международных исследований Томаса Уотсона Университета Брауна в штате Род-Айленд.
Сергей Никитич приехал в Санкт-Петербург в рамках своей поездки со студентами по странам Европы. По его словам, в Институте Томаса Уотсона существует традиция, когда профессора читают лекции своим ученикам во время путешествия по разным странам. «Я несколько раз отказывался от подобных предложений, но на этот раз согласился, – заметил Сергей Хрущев и добавил, что главная цель его визита в Санкт-Петербург – рассказ о книге «Никита Хрущев. Реформатор», которая завершает трилогию воспоминаний автора о своем отце.
Первая книга – «Пенсионер союзного значения» – рассказывает об обстоятельствах написания мемуаров самим Никитой Хрущевым. Вторая – «Рождение сверхдержавы» – повествует о внешней политике СССР хрущевского периода, а в томе «Реформатор» рассказывается о политике внутренней.
Правда о «насаждении кукурузы» и «хрущевках»
«О Хрущеве мы знаем в основном из анекдотов», – начал свой рассказ Сергей Хрущев. По его словам, язвительные байки о человеке, осмелившимся развенчать культ личности Сталина, распространялись, начиная с 1965 года, с ведома КГБ, когда в Кремле было принято решение о создании отрицательного образа Хрущева.
«Я попытался осмыслить прошлое, попытался понять его. Мне будет приятно, если хотя бы профессиональные историки прочтут мою книгу», – сказал профессор Института Томаса Уотсона, обращаясь к аудитории, собравшейся в конференц-зале Российской национальной библиотеки.
При этом он отметил, что, с его точки зрения, объективных историков вообще не существует. Поэтому всем заинтересованным читателям стоит сравнивать разные источники и на их основе выносить собственные суждения. А самые распространенные мифы о Никите Хрущеве – считает его сын – таковы.
«Насаждение кукурузы». Возглавив СССР после смерти Сталина, Хрущев и его команда встали перед выбором: продолжать наращивать военный бюджет для будущей войны с западным миром или попытаться улучшить жизнь граждан страны. Выбрав второй вариант, Хрущев занимается возрождением сельского хозяйства. «В те времена урожайность составляла семь центнеров с гектара – против нынешних шестидесяти», – напоминает Сергей Никитич.
Первый секретарь ЦК КПСС возвращает паспорта колхозникам и, чтобы увеличить их зарплату (и тем самым повысить мотивацию к эффективной работе), вынужден пойти на такие непопулярные меры, как повышение цен на продукты питания. А кукуруза использовалась, прежде всего, как корм для животных, поскольку нужно было увеличивать поголовье скота.
В книге «Реформатор» подробно описана история одного фермера из штата Айова, который в конце 50-х годов с разрешения Госдепартамента США приезжал в Москву, встречался с Хрущевым и заключил выгодный контракт на поставку гибридных зерен кукурузы, увеличивающих урожайность. Контракт продержался два года, ибо – как рассказывает автор книги, – за этот срок в СССР освоили технологию собственного выращивания «царицы полей», что помогло решить проблему с животноводством.
Пресловутые «хрущевки» – пятиэтажные панельные дома – должны были решить проблему переселения жителей городов из коммунальных квартир в отдельные. Кстати, в начале 60-х годов эта проблема была решена, вследствие чего, отмечает автор книги, в СССР увеличилась рождаемость, а продолжительность жизни даже на полгода превзошла показатели США. Кроме того, сборные панельные дома были рассчитаны на 20 лет, и если бы хрущевские реформы не были свернуты, в 80-е годы граждане Советского Союза получили бы новое, более качественное жилье.
Уроки Эйзенхауэра и Тито
Вопросы «что было бы, если бы не сняли Никиту Хрущева», возникали в аудитории Российской национальной библиотеки довольно часто. Причем инициировал их как сам докладчик, так и те, кто задавал ему вопросы.
К примеру, Хрущев внес предложение о двух сроках пребывания у власти для партийных руководителей всех уровней.
На эту идею его натолкнула двухчасовая беседа «с глазу на глаз» с тогдашним президентом США Дуайтом Эйзенхауэром. «Вы же герой войны и очень популярны в своей стране. Почему бы вам не избраться на третий срок?» – спрашивал Никита Хрущев. «Мне не позволяет это сделать Конституция США, господин премьер-министр», – отвечал 34-й американский президент.
VOA
Озвученная на XXII съезде КПСС инициатива Хрущева не понравилась партаппаратчикам на местах. «Они говорили: пока Никита не снял нас, нам нужно снять его самого», – рассказывает Сергей Хрущев.
Еще одна новаторская по тем временам идея у Хрущева родилась после посещения Югославии, где он был личным гостем Иосипа Броз Тито. «Отец спросил югославского президента: а вы не боитесь, что к вместе с туристами к вам в страну приезжают западные шпионы? – Шпионов мало, – ответил Тито, – а вот денег западные туристы привозят много. – А вы не боитесь, что рабочие, которых вы отпускаете на заработки в Западную Европу, к вам больше не вернутся? – Ну, значит, так тому и быть, – последовал ответ».
После возвращения в Москву Хрущев дал распоряжение отправить в Югославию группу сотрудников КГБ для изучения опыта открытости экономики. Однако когда группа «экспертов в штатском» вернулась обратно, Хрущева уже отстранили от власти, а новому кремлевскому руководству результаты этой поездки не были интересны.
«Хочу видеть свою страну процветающей»
Корреспондент «Голоса Америки» поинтересовалась у Сергея Хрущева, как он оценивает перспективы третьей российской десталинизации.
«Сегодня есть попытка восстановления “доброго имени Сталина”, – согласился Сергей Никитич, – но восстановить это имя честным образом невозможно. Сталин не был “эффективным менеджером”. Он был кровавым тираном. И все наши потери 1941 года связаны с этим. Потому что люди, которые защищали нашу границу, прекрасно знали, что Гитлер нападет. Но они боялись НКВД больше, чем самого Гитлера».
Сергей Хрущев довольно скептически отозвался о деятельности российской комиссии по борьбе с фальсификацией истории. «Я сразу вспомнил, что когда учился в школе, тоже была огромная статья о фальсификаторах, которые там, на Западе, искажают нашу историю», – с иронией заметил он и подчеркнул, что в США к собственной истории относятся с большим пиететом, и что исторические труды, в том числе об участии Америки во Второй мировой войне, пишут настоящие профессионалы. Поэтому он с большим интересом смотрит документальные фильмы на специализированных телеканалах. «Просто не надо врать, и тогда все само собой устаканится», – заключил Сергей Хрущев.
Присутствующие на встрече задавали вопросы и о конфликтах Никиты Хрущева с творческой интеллигенцией. «Вы почитайте эту книгу, я там пишу и о Пастернаке, и о Бродском», – не вдаваясь в подробности, отвечал сын первого секретаря ЦК КПСС. Кроме того, он посетовал на аберрацию человеческой памяти. «Многие люди до сих пор уверены, что печально знаменитая “бульдозерная выставка” была при Хрущеве. Что при нем же диссидентов стали сажать в психушки. А ведь это все было уже при Брежневе», – заметил Сергей Никитич.
Гость из Род-Айленда подчеркнул, что для него не существует «плохих вопросов», и он готов удовлетворить любопытство аудитории на самые разные темы. Не смутил его и такой вопрос: «Как бы отнесся ваш отец, который был руководителем СССР, к тому, что его сын уехал в Америку?».
«Меня часто об этом спрашивают, и у меня есть стандартный ответ, – парировал Сергей Хрущев. – Я говорю, что если бы Джорджу Вашингтону сказали, что США проводят военную операцию в Ираке, он бы воскликнул: “Американцы, вы рехнулись! Ваш главный враг находится в Лондоне, а не в Багдаде!”. Вашингтон был человеком своего времени, как и Хрущев. И судить о них нужно, исходя из реалий того времени. Во всяком случае, могу сказать, что мой отец не ненавидел Америку», – подчеркнул Сергей Никитич.
По его словам, он сам является гражданином двух стран, часто бывает в Москве. На вопрос о том, какой он видит будущую Россию, Сергей Хрущев ответил: «Хочу видеть свою страну процветающей, не коррумпированной, с нормальной экономикой, при которой торгуют не только нефтью. Впрочем, включите телевизор, и Путин с Медведевым расскажут вам об этом же», – заключил профессор Института Томаса Уотсона под смех и аплодисменты зала.