Когда арестованный активист оппозиции Леонид Развозжаев, пользуясь минутным контактом с прессой, говорит, что его выкрали и пытали, нельзя не верить ему, даже если ролик снят журналистом презренной LifeNews. И нет никаких оснований верить Следственному комитету, который заявляет, что он сам явился с повинной.
Версию похищения подтверждает киевский офис Управления верховного комиссара ООН по делам беженцев. По словам советника УВКБ ООН Александры Маковской, Леонид Развозжаев исчез посреди процедуры оформления бумаг и сотрудники офиса обратились в милицию.
Об отсутствии у Развозжаева телесных повреждений сообщил после свидания с заключенным “общественный наблюдатель” Антон Цветков, чьярепутация, мягко говоря, сомнительна.
Впрочем, повреждения, возможно, и в самом деле отсутствуют. В учреждении, которое похитило Развозжаева, умеют не оставлять следов. Теперь, даже если Развозжаев перед камерами заявит, что его не похищали и не пытали, мы будем вправе сослаться на прецедент Николая Крестинского, который на открытом процессе “антисоветского правотроцкистского блока” в марте 1938 года посмел не признать себя виновным, но ровно на следующий день заявил, что сделал это “под влиянием минутного острого чувства ложного стыда, вызванного обстановкой скамьи подсудимых и тяжелым впечатлением от оглашения обвинительного акта”.
Вопрос теперь лишь в одном: знали ли власти Украины об операции похищения? Киев пока отмалчивается, и понятно почему: если знали и, стало быть, содействовали, то допустили вопиющее беззаконие; если не знали, то что они вообще знают? Именно поэтому похищение Развозжаева на встрече Януковича с Путиным не обсуждалось, совместной пресс-конференции не было, а пресс-секретарь президента России даже не знаеттакой фамилии.
В Конвенции о статусе беженцев ясно сказано: “Договаривающиеся государства не будут никоим образом высылать или возвращать беженцев на границу страны, где их жизни или свободе угрожает опасность вследствие их расы, религии, гражданства, принадлежности к определенной социальной группе или политических убеждений” (ст. 32 п. 1).
Украина сделала или допустила именно это. Тем самым нарушив свои международные обязательства. Ранее Россия уже пыталась добиться от Украины экстрадиции нацболовМихаила Гангана и Алексея Макарова, художника Дениса Солопова. Без особых проблем Украина предоставила убежище активисткам “Другой России” Ольге Кудриной и Анне Плосконосовой, журналисту Александру Косвинцеву. Теперь похвальной традиции, видимо, пришел конец.
Что касается Лубянки, то у нее давняя традиция похищения за рубежом политических оппонентов режима, находящихся под защитой международного права. В 30-е годы прошлого века исполнителем таких спецопераций была Особая группа при главе ОГПУ-НКВД под руководством Якова Серебрянского – “группа Яши”. В январе 1930 года она среди бела дня на парижской улице похитила главу Русского общевоинского союза генерала Кутепова. Его то ли обманом заманили, то ли силой усадили в автомобиль. Насчет дальнейшей судьбы генерала существуют различные версии. Как утверждают теперь в ФСБ, генерала то ли усыпили хлороформом, то ли сделали ему инъекцию морфия и в бессознательном состоянии доставили в Марсель на борт советского парохода. Но слабое сердце генерала не выдержало наркоза, и пленник скончался чуть ли не на рейде Новороссийска. По другой версии, Кутепов оказал сопротивление в машине и был убит.
Спустя семь лет “группа Яши” готовила в Париже похищение сына Троцкого Льва Седова. Его планировалось точно так же, как Кутепова, захватить на улице и переправить в СССР морем или по воздуху (в распоряжении Серебрянского был самолет), однако Седов умер после операции аппендицита. Не исключено, что к его смерти в клинике причастны агенты Серебрянского.
Тем временем группа под руководством заместителя начальника Иностранного отдела ГУГБ НКВД Сергея Шпигельгласа успешно осуществила операцию похищения преемника Кутепова генерала Миллера. Под глубоким наркозом его упаковали в ящик и погрузили под видом дипломатического багажа на советский теплоход “Мария Ульянова”, дожидавшийся в Гавре. Когда премьер-министр Франции Эдуар Даладье потребовал вернуть судно, угрожая выслать в погоню за “Ульяновой” военный корабль, советский посол в Париже Яков Суриц невозмутимо ответил, что Миллера на судне нет. Вероятно, Даладье понял это как угрозу убийством Миллера. Во всяком случае, он отказался от мысли о погоне. Судьба Миллера опять-таки неизвестна. Если он не умер при транспортировке ящика из Парижа в Гавр и не скончался на борту “Ульяновой”, то, вероятнее всего, был доставлен в Москву, содержался во внутренней тюрьме НКВД и был расстрелян в 1939 году.
Оба генерала были беженцами, людьми без гражданства. Их правовой статус определялся нансеновскими паспортами – удостоверениями личности, которые выдавал комиссар Лиги Наций по делам беженцев Фритьоф Нансен.
В декабре 1975 года генерал КГБ Олег Калугин, возглавлявший в Первом главке КГБ управление “К” (внешняя контрразведка), руководил операцией похищения двойного агента Артамонова-Шадрина. Офицер советского военно-морского флота Николай Артамонов оказался на Западе в июне 1959 года. Он приплыл на лодке в Швецию из Польши. С ним была его польская подруга Эва Гола. За океаном Артамонов, ставший Николасом Шадриным, после проверки стал работать в управлении разведки ВМС США. Советским агентам удалось перевербовать его, показав ему письма и фотографии оставшихся в Советском Союзе жены и сына и обещая прощение. Со временем, однако, Москва перестала доверять Шадрину. Было принято решение доставить его в Советский Союз для интенсивных допросов. Артамонову была назначена в Австрии встреча с новым куратором. В Вене сотрудники резидентуры КГБ то ли заманили, то ли затолкали его в машину, где сделали инъекцию седативного препарата, да, видно, не рассчитали дозу – Артамонов скончался на месте. Тем не менее, по словам Калугина, глава ПГУ Владимир Крючков был в восторге. Он предложил Калугину на выбор два ордена – Октябрьской революции и Боевого Красного знамени. Калугин выбрал последний.
Как видим, Лубянка своим испытанным приемам не изменяет.
У меня только один вопрос к Илье Пономареву, помощником которого работает Леонид Развозжаев и который голосовал за новую редакцию закона о госизмене и шпионаже, а потом неуклюже оправдывался: теперь он понял, зачем понадобились эти поправки? Ведь не для борьбы же со шпионами, в самом деле!
От “Лолиты” до Главлита
Собственно, это всего лишь эпизод. Краткий эпизод в многострадальной истории “Лолиты”, которую сперва не желало печатать ни одно англоязычное издательство, а выход книги во французской “Олимпии” обернулся скандалом. Причем тексты иных рецензий по смыслу совпадали с нынешним таинственным письмом, адресованным руководству питерского музея “Эрарта”. Так, редактор лондонской “Санди экспресс” Джон Гордон называл тогда историю бедняги Гумберта Гумберта “чистой, беспримесной порнографией” и сулил тюрьму всякому, кто станет ее распространять в Англии. Хотя среди рецензентов не было ни одной учительницы начальных классов, не говоря о православных казаках.
Потом “Лолиту” запрещали по-французски и задерживали на американской таможне. Чуть позже, когда ее опубликовали уже на нескольких языках, дошла очередь и до языка оригинала, и тут капризная школьница озолотила автора. В сентябре 1958-го “Лолита” заняла первое место в списке американских бестселлеров, и если бы не роман “Доктор Живаго”, сочиненный другим русским автором, сохранила бы первенство надолго, а четыре года спустя вышел известный фильм Стэнли Кубрика. Впрочем, дискуссии продолжались еще некоторое время, и Набокову приходилось разъяснять читателям, чем отличается порнография, которая “в наши дни… означает бездарность, коммерческую прыть и строгое соблюдение клише”, от подлинной литературы. Разъяснить это постепенно удалось, и с тех пор американская книга русского эмигранта заняла положенное ей место в ряду классических.
Короче, если не вдаваться в частности, Россию десятых годов ХХI века можно сравнить с пуританской Америкой эпохи маккартизма. И с грустью констатировать, что мы отстали от цивилизации лет на 60, но когда-нибудь догоним и перегоним. Оттого и все эти запретительные сюжеты, которые нынче пошли косяком, проще всего списать на время. Дескать, когда-нибудь и наши казаки поймут, чем скучное порно отличается от блистательной прозы, и успокоятся.
Однако разгадка эпохи, в которой стоим, скрывается именно в деталях. Дело в том, что “Лолита” давно уже издана и переиздана в СССР и в РФ и обрела то самое заслуженное место на книжной полке, что и другие произведения великого классика. Так что ряженые маккартисты, сочинявшие шантажное письмо против постановки “Лолиты”, и те, кто способствовал отмене в том же Питере спектакля “Граждане Бесы” и выставки “Icons”, и хоругвеносцы, толпившиеся у “Винзавода”, и депутаты, принимающие законы в защиту сакральных ценностей, – все они вовсе не отстали от времени. Напротив, имеет место мракобесие вполне современное и осознанное.
Это можно рассматривать как месть. Дескать, вы нам устроили “Pussy Riot” в главном храме страны, а мы теперь будем плясать на ваших площадках. Как месть, соединенную с государственной политикой, направленную на фашизацию социума. Как месть, составной частью которой является устрашение несогласных и прочей интеллигенции, попросту – террор. И в этом смысле такие разные события, как подметное письмо против “Лолиты”, “документальные” доносы типа “Анатомии протеста”, похищение в Киеве, в нарушение всех международных норм, левого активиста Леонида Развозжаева представляются явлениями одного ряда.
И тут, если уж говорить об исторических аналогиях, следует вспомнить о Европе 60-х годов. В самом деле, социальная группа “оскорбленные верующие” понемногу становится аналогом “красных бригад”. Правда, до убийств дело еще не доходит, но мордобой уже налицо, как и срывание всех и всяческих маек. Различие, причем коренное, заключается в том, что эти “бригады” действуют если не по приказу, то с молчаливого одобрения государственных структур. И это делает их даже более опасными и эффективными в сравнении с немецкими и итальянскими предшественниками.
Артист Леонид Мозговой называет шантажистов “подонками”, что требует немалой смелости, но спектакль все-таки отменяет. Он говорит, что “не хочет дразнить гусей”, однако дело не только в этом. Невозможно играть на сцене, зная, что в любую минуту спектакль может быть сорван. Жить с ними в одной стране и дышать одним воздухом тоже тяжело, но тут сцена побольше, можно вроде бы отойти в сторону. Вот только пространство сужается с каждым днем, и уже непонятно, куда отходить и как выстраивать параллельную реальность, свободную от террора новейших времен. Так мелкий эпизод из истории “Лолиты” внезапно соединяется с большой историей задавленной террором России. Совпадение не выглядит случайным.