Письмо Бориса Абрамовича Владимиру Владимировичу могло быть отвлекающим маневром. Попыткой имитировать капитуляцию перед новой игрой, которую он замышлял незадолго до начала коронерского дознания по делу о смерти Александра Литвиненко. Тогда в рамках этого сценария протекала и встреча с репортером русского “Форбса”, которому он раскрыл душу, рассказав о своей депрессии и о том, что жизнь утратила смысл. Быть может, этот сигнал он посылал Кремлю для того, чтобы его более не воспринимали всерьез, – и тем сильней и внезапней мог быть его очередной удар.
Не исключено, однако, что он, проиграв в суде Абрамовичу и разорившись, действительно впал в отчаяние. И стал сам себя уверять в том, что фигуры можно расставить по новой, надо только покаяться, как Бухарин с Радеком на показательных сталинских процессах, – и добрый безусый вождь, с которым они когда-то были на ты, его поймет и простит. А там, чем черт не шутит, после прилюдного-то унижения, обласкает, приблизит к себе и возвысит. “Это был такой прогиб”, – свидетельствует одна из любимых женщин, и фраза звучит достоверно, как и ответ Березовского на ее возражения: мол, не поможет, только опозоришься. Он полагал, что “ему все равно”, на него и так всех собак вешают. Репутация не пострадает.
Насчет репутации он не заблуждался, он ошибался в другом. Жестоко, грубо, фатально. Как никогда в жизни.
Причем вне зависимости от того, какую из комбинаций собирался разыгрывать, или даже если играл сразу две партии, надеясь вернуться, но и не отказываясь окончательно от конфронтации. Этим письмом Борис Абрамович, по всей вероятности, подписал себе смертный приговор, а покончил он с собой или был убит – уже детали. Хотя и немаловажные.
Он мог, придя в себя, ужаснуться содеянному. А из Кремля, где письмо с удовольствием прочли, проштамповали и отложили в ближний ящик, его, быть может, и поторапливали. Мол, что ж ты не едешь – или раздумал? Тогда, извини, мы сами опубликуем твое послание, а то и предъявим его в лондонском суде, к изумлению публики. Обретя способность вновь трезво глядеть на вещи, он мог легко догадаться о том, что ждет его в России. Вспомнив о судьбе того же Бухарина или Радека. Друг Володя, который делит людей на врагов и предателей, с образом друга Бориса давно уже определился.
Мог он просчитаться и еще крупней. Передав свой текст по назначению, Березовский подставился. Давно приговоренный, он был почти неуязвим, покуда выступал в роли непримиримого борца с путинским режимом. Особенно после гибели Александра Литвиненко, которая бумерангом ударила по российской власти. Письмо не стало для него охранной грамотой, напротив – козырной картой в руках российских спецслужб, если там где надо решено было им воспользоваться. Важным оправдательным документом, о котором тут же и сообщил, не раскрывая деталей, Дмитрий Песков: мол, Борис Абрамович скучал по Родине и Владимиру Владимировичу, никакого смысла не было его убивать. А в тех СМИ, что по праву гордятся своими связями с государством, уже догадались, кому это убийство на самом деле было выгодно. Британским спецслужбам, кому же еще.
О чем думать грустней всего, так это о закономерности трагического финала – к каким бы выводам ни пришло следствие. Этот небывалый человек, сеявший смерть и ложь, великий комбинатор и скверный психолог, циничный кукловод и щедрый благотворитель, строитель государства, враг народа, покоритель сердец, демон в изгнании едва ли мог окончить жизненный путь как-нибудь иначе – в своей постели, окруженный безутешной родней и хныкающими внучатами. Он выбрал другую жизнь, которая свилась в петлю в огромном пустом доме.
Илья Мильштейн, Grani RU