Президентская кампания в США – это всегда захватывающая политическая баталия. И дело не только в том, как быстро колеблются рейтинги кандидатов. В ходе кампании детально обговариваются политические, экономические и социальные аспекты политики будущего президента. Но даже на этом фоне есть выборы, которые вошли в историю США. Об одной такой кампании 60 лет назад рассказывает Марина Ефимова.
Марина Ефимова: 60 лет назад, в 1952 году, в Америке были, как и сейчас, две партии (демократическая и республиканская) – формально. А фактически – четыре, поскольку в каждой партии было по две фракции: одна – консервативная, другая – либеральная. И в преддверии выборов представители этих фракцийвнутри каждой партии боролись друг с другом яростней, чем с представителями другой партии. Поэтому главная драма президентских выборов 1952 года разыгралась не между двумя кандидатами от разных партий (как сейчас), а между двумя членами одной партии (республиканской) за номинацию в кандидаты на пост президента. Одним из этих двоих был выпускник Йейля и Гарварда, опытнейший политик – сенатор Роберт Тафт, а другим – человек, окончивший Вест-Пойнт 61-м по успеваемости, более пяти лет отсутствовавший в стране, абсолютный новичок в политике, не имевший ни малейшего намерения баллотироваться в президенты, – генерал Дуайт Эйзенхауэр.
Два момента имели особое значение для выборов 52-го года. Первый – настроение в стране. Об этом – участник нашей передачи, автор книги «Эйзенхауэр во времена войны и мира», профессор Колумбийского университета Джин Смит:
Джин Смит: Американцев в первую очередь беспокоила Корейская война, которая затягивалась, становясь всё менее популярной, и которую правительство Трумэна не могло ни закончить, ни остановить. Сэкономикой тогда всё было в порядке, и эта тема (в отличие от нынешней кампании) даже не поднималась в предвыборной борьбе. Другое дело – параноический страх перед атомной бомбой, охвативший страну после советских испытаний 1949 года. И вообще – страх перед коммунистической опасностью. Сенатор Маккарти, с его охотой на ведьм, стал самым влиятельным политиком в стране, и в предвыборной борьбе тема коммунизма всё время скрыто присутствовала.
Марина Ефимова: Второй момент, сыгравший роль в выборах 52-го года – личность Эйзенхауэра. Со времён Джорджа Вашингтона в Америке не было человека, пользовавшегося таким всеобщим уважением. Ни один военный гений союзников (ни Паттон, ни Макартур, ни Монтгомери) не сыграл во Второй мировой войне столь решающей роли. Об этом – другой биограф Эйзенхауэра, историк Дэвид Николс:
Дэвид Николс: У Эйзенхауэра был опыт руководства армиями двух держав во Второй мировой войне, причем подразделениями всех родов войск. И все они поначалу не ладили друг с другом. Эйзенхауэр сумел примирить двух «примадонн» (как он называл американского генерала Паттона и британского маршала Монтгомери). Он убедил в правильности своих военных планов Рузвельта и Черчилля и один руководил высадкой в Нормандии. Он умудрился не ущемить гордость Де Голля – ради той роли, которую тот мог сыграть в послевоенной Франции. Он сотрудничал и дружил с маршалом Жуковым. Ни один президент не приходил в Белый Дом с таким потрясающим опытом.
Марина Ефимова: В 1948 году, после демобилизации, Эйзенхауэр – пятизвездный генерал, бывший главнокомандующий союзных войск и военный губернатор освобожденных союзниками территорий Европы – получил удивительное предложение: стать президентом Колумбийского университета. Эйзенхауэр отшутился было, но ему честно сказали, что он нужен Колумбии не для администрирования, а для престижа. Подумав, генерал принял предложение – и вот почему: этот пост давал ему обширные связи, возможность поездить по стране, осмотреться и пройти ускоренный курс знакомства с родиной, которую он забыл за 4 года войны. А осмотревшись, он с изумлением увидел, что многие влиятельные американские политики живут и рассуждают так, будто Большой войны не было, будто мир не изменился, будто Сталин не прибирает к рукам освобожденные страны. Как и в 1939 году, они хотят изоляции, хотят предоставить Европу ее судьбе. К счастью, не все:
«Весной 1947 года генерал Джордж Маршалл, проехав по разоренной дотла Европе, где коммунисты активизировали пропаганду, сказал президенту Трумэну, что если Европе не помочь, она вся станет коммунистической. Была определена сумма помощи в 22 млд долларов. Трумэн рискнул попросить у Конгресса 17 млд. В Конгрессе шли споры целый год, и только после коммунистического переворота в Чехословакии было решено дать 13 миллиардов. Началось осуществление Плана Маршалла».
Марина Ефимова: Мудрые политики понимали, что в это трудное время Америке нужен лидер с военным опытом и с опытом международных отношений. И в 1951 г. – за год до президентских выборов – Эйзенхауэр получил еще один сюрприз: в частной беседе президент Трумэн сказал ему, что не будет претендовать на пост президента, если Эйзенхауэр выставит свою кандидатуру.
Дэвид Николс: Полководцы в Америке были популярны и как политики: не только Вашингтон, но и Грант, Джексон, Тэдди Рузвельт. А Эйзенхауэр во время Второй мировой продемонстрировал качества, которым позавидовал бы любой президент. Опытный политик Трумэн, возможно, боялся, что страна устала от демократической партии, но если она предпочтет республиканцев, то президентом станет сенатор Роберт Тафт – радикал, изоляционист и теоретик. И Труман был настолько не амбициозен, что готов был уступить другому свой пост – самый высокий в послевоенном мире. Причем он сделал Эйзенхауэру это предложение дважды: первый раз – в 1948 году. В 48-м Эйзенхауэр отказался, Трумэн выставил свою кандидатуру и был переизбран. А в 51-м Эйзенхауэр ответил уклончиво, оставив надежду на согласие. Всё это – неординарная история. Жаль, что позже их отношения испортились.
Марина Ефимова: Такую же предусмотрительность, как президент-демократ, продемонстрировали и несколько политиков-республиканцев. Губернатор штата Нью-Йорк Дьюи, проигравший Труману в 48-м.; губернатор Коннектикута Лодж; бывший заместитель Эйзенхауэра в Германии генерал Клэй – отложили собственные политические амбиции и посвятили все силы тому, чтобы убедить Эйзенхауэра баллотироваться и подготовить его предвыборную кампанию. Но Эйзенхауэр, намекая на согласие, тянул с ясным ответом, и никто не знал почему. Между тем, он и сам готовил не принятый в политике акт альтруизма: он пригласил своего возможного конкурента – уважаемого политика Роберта Тафта – для беседы:
Дэвид Николс: Встреча состоялась в феврале 52-го года в Вашингтоне. Изучив позицию Тафта, Эйзенхауэр понял, что согласен с ним по вопросам внутренней политики. И он решил попробовать переубедить его в том, что касается вопросов внешней политики. В кармане у Эйзенхауэра лежала записка, в котором он отказывался вступать в президентскую гонку, уступая место Тафту. Однако в ходе беседы выяснилось, что Тафт готовится вывести все американские войска из Европы и отменить создание Североатлантического Союза, который, по его мнению, мог спровоцировать Советский Союз на нападение и вовлечь Америку во все, как он говорил, «европейские свары». Эйзенхауэр безуспешно пытался убедить его, что после Большой войны границы Соединенных Штатов проходят не по Атлантике, а по Эльбе и по 38-й параллели в Корее. Эйзенхауэр не был антикоммунистом, не боялся нападения Советского Союза на Америку, но он знал о принципе коммунистической экспансии и верил, что демонстрация силы может её попридержать. В 1952 г. Эйзенхауэр считал главной задачей любого лидера – сохранение мира, и после беседы с Тафтом он решил, что сейчас никто не подготовлен к этой миссии лучше, чем он сам.
Марина Ефимова: Эйзенхауэр порвал записку с отказом от политической борьбы и дал согласие выставить свою кандидатуру. Уже начав кампанию, Эйзенхауэр все еще не был уверен в своем решении. Ему помогли кадры кинохроники, на которых многотысячная толпа скандировала «I Like Ike!» – «мне нравится Айк!» (имя уменьшительное от Дуайт). Это выражение придумал ироничный бизнесмен, считавший, что избирателям не важны идеи Эйзенхауэра, им достаточно одной симпатии. Но не исключено, что избиратели понимали главное – масштаб личности.
С началом предвыборной кампании Эйзенхауэру пришлось сразу пойти на два компромисса: стать членом республиканской партии (за которую раньше он только голосовал) и… креститься. До этого Эйзенхауэр, будучи верующим христианином, не хотел принадлежать ни к какой Церкви, но президенту не простили бы такой подозрительной свободы, и Эйзенхауэр стал пресвитерианцем. Это были еще малые жертвы. Читаем в книге Смита «Эйзенхауэр во времена войны и мира».
«В письме к Трумэну Эйзенхауэр жаловался, какими грязными методами пользуются сторонники Тафта, чтобы республиканская партия номинировала в кандидаты их ставленника. Они припомнили Эйзенхауэру военный роман с англичанкой Кэй Соммерсби, объявили его жену Мэми алкоголичкой из-за частой потери равновесия (хотя у неё просто были проблемы с вестибулярным аппаратом). Его обвиняли в том, что он пьянствует с Жуковым, его даже объявили евреем (из-за срочного крещения) и пустили в ход антисемитизм. Трумэн ответил: «Если это – всё, считайте себя счастливчиком».
Марина Ефимова: Намеки на роман с Кэй Соммерсби пугали Эйзенхауэра – они могли осложнить его семейную жизнь. Что касается подозрения в еврействе, то это был чисто «поэтический» выпад: имя АЙК рифмовалось с грубым английским синонимом слова «еврей». Хуже было другое – еще до конвенции, во время поездок по стране, обнаружилась неподготовленность Эйзенхауэра к выступлениям:
«Он начал кампанию в своем родном городке Эбилин. Лил дождь. На площади перед избирателями стоял старый человек (Эйзенхауэру было 62 года), в дождевике и клеёнчатой шляпе, и через силу бубнил по бумажке обычные республиканские банальности об опасности громоздкого правительства и увеличения налогов. Республиканцы были разочарованы: «Похоже, – писали злые местные газеты, – Айку пора домой, к маме, и на Небеса».
Марина Ефимова: Его соратники были в ужасе, и только Герберт Бронэлл, опытный юрист, сказал Эйзенхауэру: «Выбросьте текст и говорите то, что думаете». И точно: без текста к Эйзенхауэру вернулись его провинциальная естественность и командирская харизма. И после первой же речи – триумф и толпа, скандирующая «I like Ike».
Июль 52-го. Республиканская конвенция в Чикаго. Сторонники Тафта украсили ее выступлениями двух противников Эйзенхауэра: генерала Макартура и сенатора Джозефа Маккарти. Макартур вспоминал промахи Эйзенхауэра, и его речь, полная горечи, всех усыпила. Зато речь Маккарти всех разбудила: «Один коммунист на оборонном заводе – это уже слишком много коммунистов, – сказал он, – Думаю, что и один коммунист в правительстве – слишком много». Ораторы выступали, Эйзенхауэр смотрел конвенцию по телевизору у себя в номере, а его соратники неустанно (и часто втайне от своего избранника) вели кампанию:
«С началом голосования обе кандидатуры, Тафта и Эйзенхауэра, шли с крошечным разрывом то в ту, то в другую сторону. Приближалась очередь штата Нью-Йорк, и в кулуарах губернатор Дьюи, образно говоря, выкручивал руки делегатам, грозя отлучением тем, кто проголосует за Тафта. В результате делегаты Нью-Йорка подали 92 голоса за Эйзенхауэра и 4 – за Тафта. Калифорния и колеблющийся штат Миннесота довершили победу».
Марина Ефимова: Эйзенхауэр был поражен самой процедурой номинирования. Казалось, что меньше всего его волновал исход дела. «Он или замечательный актер, или человек железного спокойствия, – записал в дневнике Бронэлл. – Правда, мы далеко не всё ему рассказывали». Например, скрыли сговор с губернатором Калифорнии и противником Тафта Ричардом Никсоном – о том, что если он обеспечит голоса Эйзенхауэру, ему предложат пост вице-президента. Рассказывает биограф Джин Смит:
Джин Смит: Эйзенхауэр был настолько незнаком с политической практикой, что даже после номинации не знал, что должен сам выбрать себе заместителя. Когда соратники предложили Никсона – молодого, энергичного политика с Запада, Эйзнехауэр легко согласился. Но перед самыми выборами вокруг Никсона разгорелся скандал – его обвинили в наличии секретного денежного фонда. Обвинение было сомнительным, но по этическим нормам Никсон должен был отказаться от предложенного поста до разбирательства – чтобы не подвести самого кандидата в президенты. Однако Никсон, даже после намёка, не подал в отставку. Эйзенхауэр купил время на национальном телевидении и дал Никсону возможность оправдаться, но потерял к нему симпатию, и их отношения навсегда остались холодными.
Марина Ефимова: Тут стоит упомянуть выступление Никсона по телевидению. Оно было сентиментальным на уровне «мыльной оперы». Он сказал, что у его жены нет котикового манто, но он всегда говорит ей, что она красива в любой одежде. Главный упор был сделан на собачке. Ее подарили политические сторонники, но Никсон заявил, что ни за что с ней не расстанется, потому что дети ее любят. В конце речи он сказал, что он – по природе борец, в отставку не подаст, и предоставил зрителям решить его судьбу. В тот день генерал Клэй записал в дневнике:
«Я смотрел его выступление дома. Он было таким слезливым, что я был уверен в провале. Но спустившись вниз за газетой, я увидел, что лифтер прослезился, швейцар плачет, и я понял, что был неправ».
Марина Ефимова: 4 миллиона телеграмм пришло в защиту Никсона. Эйзенхауэр сказал: «Я видел много людей в трудной ситуации, и мало кто справился с ней лучше Никсона».
Последний этап борьбы за президентство был тяжёл для Эйзенхауэра тем, что он оказался в одном стане с человеком, которого презирал – с Джозефом Маккарти. Тот попытался обсуждать сексуальную ориентацию демократического кандидата. Даже газеты отказались пачкаться, но демократы предупредили, что если будет разыграна эта карта, они опубликуют письмо 1945 г., в котором Джордж Маршалл убеждал Эйзенхауэра отказаться от идеи развестись с женой и жениться на Кэй Соммерсби. Маккарти попятился, и дело замялось. Борьба между Эйзенхауэром и демократом Адлаи Стивенсоном стала состязанием в популярности. Больше 60-ти миллионов американцев пришли голосовать (в 1948 году – только 13 млн). Результат: 27 миллионов – за Стивенсона, 34 – за Эйзенхауэра.
Осенью 1952 года не только те, кто голосовал за Эйзенхауэра, но даже те, кто его выдвигал и готовил победу на выборах, не думали, что они выбирают одного из лучших президентов Америки.
Джин Смит: «Историки сейчас смотрят на правление Эйзенхауэра гораздо одобрительней, чем 20-30 лет назад. А в 50-х – 60-х годах Эйзенхауэр был постоянно под огнем критиков, которые называли его «do-nothing president» – «президент, который ничего не делает». Но нынешние историки воздают ему должное за то, что он избежал радикальных шагов. Генерал-миротворец, он заключил перемирие в Корее в начале своего правления. В 54-м он не вмешался в конфликт в Индокитае. В 56-м замирил Суецкий кризис. За 8 лет его правления Америка не вела войн. В октябре 1957 года, когда Советский Союз запустил Спутник, Эйзенхауэр преодолел народную панику и требование увеличить военные расходы. Пользуясь своим военным авторитетом, он заверил публику, что с обороной все в порядке и что он потратит на военную машину ни центом меньше, чем нужно, но и ни центом больше. Эйзенхауэр помог и свержению Маккарти, только он не афишировал своих действий. Его стиль – hidden hand – «скрытая рука». Но если судить по результатам, то, честно говоря, кто из недавних президентов добился большего, чем он?
Марина Ефимова: Будучи республиканцем, Эйзенхауэр не отказался от программ Рузвельта: например, не отменил правительственные пенсии, а обеспечил ими еще 10 млн человек. При нем была построена гигантская сеть федеральных скоростных шоссе – «хайвеев». И что особенно важно – при нём у Америки не было долгов. Сейчас Эйзенхауэра считают одним из десяти лучших президентов Соединенных Штатов.