Началось все с того, что моя жена нашла работу в Манхеттене в программистской фирме. Я еще удивился, как ты можешь быть программисткой, ты же конченная. Ошибался в оценке, не понимал, что женская глупость это дар и относиться к нему следует с уважением, видетьв идиотке гений пифии и близость к ноосфере.
Она мне тогда сказала, что мол у меня может и нет большого ума, но интуиция и память превосходные. А еще всем американцам в офисе очень нравится, как я одеваюсь, по-европейски
Только год прошел, как мы дом купили в хорошем районе в Бруклине. Я фруктовые деревья посадил, собаку из шелтера взял. Детей у нас нет, а нужно кого-то любить. Соседи, правда, шумные попались – итальянцы. Но я сразу забор два метра поставил и елками по периметру обсадил для звукопоглощения. Дом, хоть и небольшой, но все же свой, моя частная собственность. Я, после жизни в этих бруклинских билдингах всему радовался, как и собака моя, которую я из клетки забрал за день до эвтаназии.
Адвокат на клоузинге сказал, ты хоть понимаешь, что такое частная собственность. Вот, видишь самолет летит в Кеннеди. Вполне может быть, что он пролетает над твоей территорией. Если бы технически это можно было доказать, мы засудили эту Бритишь Аирлайн на поллимона. Мне эта мысль так понравилась, что я по вечерам садился с собакой на бэкьярде с батареей пива и считал самолеты которые пролетают над моей частной собственностью, или как они говорят «правед праперти» и записывал: Вот Люфтганза пролетела, вот Делта, а это Аэрофлот, польский Лот и еще какая-то мелочевка.
Мой брайтоновский бизнес стал хорошо приносить, что-то там жена зарабатывала себе на расходы, я даже не интересовался сколько. Мне ее деньги не нужны. И все у нас ладилось, пока она не разрушила.
Однажды говорит:
– Почему мы живем, как эмигранты?
Я ей отвечаю:
– Мы и есть эмигранты. А что тебе не нравится?
Она говорит:
– При наших деньгах нужно жить в Манхеттене.
Я отвечаю:
– Дура. Твой Манхеттен – это чистый обман.
Она спрашивает:
– Обман чего?
Я говорю:
– Обман всего. Ты знаешь сколько в твоем Манхеттене стоит сраная булочка с маком, которая в целлофане в холодильнике пролежала неделю – три доллара, а на Брайтоне такую же, только свежую, прямо из печки, я беру за доллар семьдесят пять.
А она мне говорит:
– Манхеттен это музеи, театры.
И театр на английский манер произносит «theatre». Мне от такой фальши невыносимо стало. Я ей говорю:
– Театры, музеи. Где ты такие слова выучила. “Давно ль по-испански вы начали петь?”
А она уже кричит:
– Причем здесь это! Нормальные люди в ночные клубы ходят!
Ну, тут я сразу понял, что за овертаймы у нее каждую пятницу и говорю, что нормальные люди ночью спят, потому что днем им нужно идти на работу.
Она мне говорит:
– Ты приземленный, ограниченный, местечковый еврей.
Конечно, меня это задело, я не выдержал и говорю ей:
– А ты бл**ь из Троицкого предместья. За чашку кофе и бутерброд с колбасой бармену Шумееву давала.
Короче, мы поссорились капитально. Она собрала свои вещи и куда-то свалила. Месяц ее нет, и вдруг в один прекрасный день я узнаю, что она появилась на Брайтоне, заходит в магазины к моим конкурентам и говорит, я мол жена такого-то, нахожусь с ним в состоянии бракоразводного процесса, нет ли у вас компрометирующей информации.
Я бросил свою лавку, раздетый побежал, застал ее уже в в меховом магазине. Она среди шуб ходит, руками поглаживает и выражение лица у нее такое счастливое, мечтательное, прекрасное. Я перед ней на колени упал и говорю:
– Что ты, сука, делаешь. Ты меня на весь Брайтон позоришь. Я здесь уважаемый человек. Я тебя люблю. А она смеется. Я смотрю на нее снизу, у нее зубы белые и небо розовое. А она мне говорит:
– Ищи себе хорошего лоера.
Я ее за ноги обнял и говорю:
– Не уходи так, давай хоть попрощаемся. Давай сделаем это в последний раз. А она ещё сильнее смеется и спрашивает:
– Где, здесь?
Я говорю:
– Да хоть здесь, в шубах. Я хозяина знаю, я с ними договорюсь.
А она говорит:
– Пятьсот долларов.
Бракоразводный процесс затянулся на полгода. Она хорошо приготовилась и забрала у меня почти все , оставила только собаку. Дом пришлось продать.
Что-то со мной случилось и хотя я был еще совсем не старый сорокалетний мужчина, но у меня пропала потенция. Врач, который меня осмотрел, говорит, что физиологических нарушений он не видит, что, скорее всего, причиной слабости является какая-то психологическая травма. Лучше всего подождать и все само-собой восстановится, но если я желаю, то могу принять участие в одном медицинском эксперименте и дает мне телефон.
На другой день я позвонил прямо с работы и услышал на другом конце довольно приятный женский голос. Она только спросила, какой у меня вес. Я говорю, почему вас это интересует. Она сказала, что это нужно, чтобы правильно рассчитать дозировку.
Договорились встретиться вечером в хорошем ресторанчике. Для меня совсем рядом, только Брайтон перейти.
Она пришла немного раньше, симпатичная блондинка лет тридцати, сидела и с любопытством все разглядывала. Я подошел, представился, сел рядом и сразу заметил что официант – молодой узбек, пялится на нас. Я сам когда-то начинал басбоем, потом работал официантом и знаю правила. Твое дело официантское, ты глаз не должен на посетителей поднимать. Не выдержал, сделал ему замечание. По-английски, между прочем. По-английски на наших действует хорошо. Если по-русски, он бы стал еще огрызаться. А когда ушел, эта блондинка вдруг у меня спрашивает:
– Что, вам завидно?
– Чему завидовать? – спрашиваю я.
– Его молодости, красоте и здоровью.
Я ей тогда отвечаю:
– Пройдет время, и от этих, данных ему природой качеств, ничего не останется. А вот приобретет ли он взамен то, что есть у меня.
– А что у вас есть?
– Ум, воля, деньги.
– Много?
– Чего, ума?
– Нет, денег.
– Я – миллионер.
А она посмотрела на мои джинсы, майку, кроссовки и говорит:
– Верю. Хочешь меня факать?
Я спрашиваю:
– Что, так сразу?
Она говорит:
– Ну, я же тебе нравлюсь.
Я спрашиваю:
– Ты проститутка что ли?
Она говорит:
– Нет, я работник одной фармацевтической компании. Они разработали средство у которого оказался сильный побочный эффект.
Я спрашиваю:
– Что за эффект?
Она говорит:
– Стимуляция половой функции. Я провожу испытания. Мне за это хорошо платят.
– А какой основной?
– Лечение грибка.
– Как называется?
– Рабочее название силденафил.
Я спрашиваю:
– А какое из двух свойств будем испытывать?
А она говорит:
– Оба. Так, что если у тебя есть грибок, за одно и подлечишься.
Мы немного для приличия посидели, что-то там выпили и ушли. Сели в такси и она мне говорит:
– Прими таблетку сейчас, потому, что она начнет работать только через час, мы попадем как раз в самый пик ее действия.
Не знаю почему, но я сделал, как она сказала, еще и разжевал. Через минут десять она спрашивает:
– Ну, как, ты что-нибудь чувствуешь?
Я говорю:
– Как обычно.
Она так бесцеремонно, как медсестра, потрогала меня и говорит:
– Странно. У тебя презевативы хоть есть.
Я говорю:
– Нет, откуда у меня презервативы.
А она говорит:
– И у меня нет.
Короче я торможу водителя такси возле гроссери, забегаю и я вижу возле прилавка шьется ханыга пьяница реднек. Пришел купить себе лотерейный билет за два доллара – последняя надежда лузера. Выбирает из пачки и я отчетливо вижу, что на последние свои деньги он возьмет пустой билет и показываю, какой взять. Он берет, трет номер монеткой и на глазах у всех выигрывает пять тысяч долларов. Что там началось.
Я уже взял то самое, что мне было нужно, хочу уйти, а они – хозяин турок, этот реднек и еще какие-то люди меня не отпускают. Короче я показал им в пачке все выигрышные билеты, с трудом вырвался из их объятий, сажусь в такси, а она спрашивает:
– Почему так долго? Что случилось?
Я говорю:
– Да ничего, в лоторею с пацанами играли.
Она спрашивает и в глаза мне смотрит:
– Как ты себя чувствуешь?
– Я говорю:
Странное состояние. Дежаву, словно я не сам по себе, а персонаж дурацкой истории, которую сочиняет какой-то Рабинович.
А она хватается за голову говорит:
– Ой, блин, что я наделала! Я тебе, кажется, не из той коробочки таблетку дала.
Boris Vladimir Rabinovich
Нью-Йорк – Литературный Нью-Йорк
Новости Нью-Йорка и США на Brighton Beach News online – TV503com